Дмитрий Ахметшин - Комплот детей

Тряхнув головой и оглядевшись ещё раз, Игорь понял, что ошибся. Эта комната очень похожа на Кирюхину — но это не она. Воздух стоячий и густой как масло. Такой воздух может быть разве что в слабо вентилируемом помещении. В подземелье.

За муляжом окна будто бы свет фонарей, а на самом деле колышется под стеклянным колпаком керосиновой лампы пламя. Внутри страшно холодно. Линолеум на полу вздулся и пошёл волнами — не такой, как у них дома, но похож… очень похож. Замок нарисован прямо на стене и раскрашен в нужные цвета. Кто-то как следует расстарался, пытаясь придать подземному помещению сходство с их квартирой. Ничего себе, шуточки.

В тот момент, когда Игорь уже собирался спустить с Кирюхиной (или очень похожей на неё) кровати ноги, женщина закричала. Только теперь Игорь узнал голос Ленки. Он вскочил, поскользнулся на ледяной лужице, больно ушиб большой палец ноги о ножку стола, свалив с него неработающую настольную лампу. Короткий коридор, похожий на глотку ледяной рыбины, протолкнул его в зал, где чей-то извращённый ум воссоздал обстановку жилого помещения с точностью до чашки с яблочными огрызками и шелухой от семечек на столе. Кто-то не поленился притащить даже шкаф с книгами жены и пыльным бабушкиным фарфором или, по крайней мере, нашёл очень похожий. «Это же дети, всего лишь дети», — беспомощно подумал Игорь, оглядываясь. Многие предметы, словно массовка, набранная в последний момент из толпы зевак, были не тем, чем они должны были быть: к примеру, место плюшевого медведя на софе занимал плюшевый заяц, изрядно потрёпанный и со следами собачьих зубов на шее, на месте булыжника интересной формы, который Кирюха как-то привёз с моря, лежал булыжник самый ординарный, родные братья которого валяются в любом Самарском дворе. Вместо стаканчика для карандашей — подходящий по цвету и форме стакан из-под китайской лапши, вместо подушечки для иголок — кусок мыла. И так далее, и так далее. Стулья все разные, но стоят ровно на тех местах, где Игорь их оставил, навсегда покидая квартиру.

Они скопировали даже такую мелочь!

Здесь, в почти что театральных декорациях шло представление, в которое он не мог не вмешаться. Трое детей несколько постарше Кирилла избивали Ленку. Один — монтировкой, двое других — палками, похожими на черенки от лопат. Когда Игорь появился у входа в зал, дети одинаковым движением повернули головы, прекратив своё занятие, и он получил возможность изучить их лица. Дрожа от ужаса и ярости, Игорь смотрел на себя — на трижды-себя, потому что на всех троих были картонные маски с нарисованным на них его лицом. Сквозь разрезы для глаз смотрели тёмные, почти чёрные глаза. Смутно знакомый баритон оказался его собственным голосом, доносившимся из магнитофона под столом. Как раз сейчас он вещал:

«…будет гораздо легче, если мы с тобой сядем и поговорим, как отец с сыном…»

И сначала:

«…будет гораздо легче, если мы с тобой сядем и поговорим, как отец с сыном…»

Игорь зарычал, бросился вперёд и расшвырял детей по углам комнаты. Они не думали сопротивляться. Монтировка с глухим звоном упала на пол.

— Прекратите, — шептала Ленка, прикрывая израненными руками живот. — Прекратите, пожалуйста!

Игорь грохнулся перед ней на колени, осторожно приподнял голову на удивительно тонкой шее.

— Всё уже позади. Я с тобой.

Ленка открыла глаза, тёмные, почти чёрные от плещущейся в ней боли. Губы разбиты. Она едва могла говорить.

— Что они с тобой сделали? Что они хотели?

Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Лена смогла разлепить губы. Язык тоже кровоточил — женщина прокусила его до мяса.

— Сказали… сказали, что я должна быть рядом с тобой. Сказали, что собираются избавить меня от малыша. Что он не хочет жить, и поэтому, как только достанут его из моего живота, его убьют. Я сказала, что не позволю. Пускай убьют меня, только не его. И они… они стали меня бить.

Игорь огляделся, задержав взгляд по очереди на каждом из трёх детей. Они стояли по углам комнаты, будто роботы, ожидающие новой команды. Два мальчика и, кажется, девчонка. Кирилла среди них нет. Лицо на картонных масках было изображено с пугающей тщательностью — вплоть до лихорадочно раздутых ноздрей, до ссадины на скуле от Ленкиных ногтей. У художника был только простой карандаш и синий маркер, которым он нанёс лёгкие тени.

— Прости меня, — прохрипел Игорь. — Это я виноват, что послушал его. Нужно было бежать, бежать как можно дальше… но нет. Мне было интересно. Это всё я… да заткнись!