Дмитрий Ахметшин - Комплот детей

— Старуха была права, — сказала Лена, обжёгшись и сунув в рот палец. Возле её ног валялись горелые спички. Скоро их дом превратится примерно в то же, что видели они сегодня днём в квартире чокнутой парочки. Игорь подумал с усмешкой, что стоило пригласить этого Петра и его жену в качестве экспертов. Пётр бы размахивал пистолетом, в то время как Мила при помощи топора и нескончаемых истерик пускала на дрова их стулья. — Внутри меня растёт такой же… такой же монстр. Я тут задумалась, ведь он уже давно не шевелился. С тех пор, как всё это началось. Как будто… ну, знаешь, как будто бобы протухли в своей консервной банке.

— Эй, погоди-ка. Он ведь всё-таки там живой. Это наш сын!

Ленка приблизила к нему лицо. Там появилось какое-то новое, доселе незнакомое Игорю выражение.

— В том-то и дело. Он живой. Жи-во-й. Родится и будет такой же, как все остальные… а потом кто-то из этих малолетних монстров придёт к нам домой, чтобы забрать его с собой.

Игоря бросило в жар.

— Но мы же не отдадим. Послушай, завтра же мы уберёмся отсюда и найдём безопасное убежище, чтобы можно было родить ребёнка. Может, найдём хорошую машину и уедем подальше от города, куда-нибудь в горы. На Урал, например. Найдём там заброшенную избушку. К тому времени, как Лёня родится, мы что-нибудь придумаем.

Ленка захохотала. Игорь понял, что нечто громадное надвигается на неё, грозит накрыть с головой, как цунами.

— Гошик, милый, тогда он уйдёт от нас сам, сразу, как сможет ходить. Ты действительно хочешь позволить ему родиться после… после всего, что мы видели? И чего не видели там, под землёй? Неужели фантазия твоя ничего не рисует, кроме идеалистических горных пейзажей? Знаешь, что я сделаю завтра? Я отправлюсь искать врача, который сможет сделать аборт. Чтобы вытащить это… это… из меня. Срок, конечно, большой, но нет ничего невозможного.

Нет, с какой стороны ни рассматривай, женщина перед ним похожа на Ленку разве что внешне. Игорь чувствовал себя так, будто внутри прорвало что-то вроде канализации и мерзкая жижа заполняет его до самых краёв. Он зачерпнул её, поднёс к ноздрям и нашёл в себе ангельское терпение.

— Послушай, давай просто ляжем спать, — сказал Игорь терпеливо, глядя прямо в глаза жене. — Съешь этот чёртов творог, и посмотрим, может, утром он принесёт тебе более позитивные мысли.

Он так и поступил, как примерный солдат по сигналу отбоя. И спал как убитый, зарывшись под одеяло и собственное пальто от холодеющей квартиры. А наутро, когда проснулся, жены в квартире не было.

Ленка не спала всю ночь. Она лежала на спине в комнате сына, углубляясь в свою слепоту, проникая в неё, пока, в конце концов, не наступило состояние, когда никаких чувств, кроме этой слепоты не осталось. Она как будто вышла из познанного мира в мир непознанный, равно как младенец выходит из тёплой знакомой утробы в мир холодный и кусачий, только у младенца жжёт кожу и сминает, крутит органы и кости, как старую тряпку… Это удивительное чувство отсутствия всего — в том числи и зрения — не покидало Лену всю ночь. И когда парок от дыхания стал, наконец, различим в светлеющем воздухе, Ленка встала, приняв для себя важное решение.

Муж храпел так громко, что фарфоровые хрусталики на люстре, казалось, лопались и с тихим звоном сыпались на пол. Было очень холодно. Лена лежала в тёплой одежде, но прежде чем движение немного разогнало кровь по венам, она пережила с десяток неприятных минут, когда, казалось, тело готово было от холода и какой-то внутренней вибрации треснуть и истечь внутренними соками.

Она приняла решение — окончательное и бесповоротное. Современный мир стал той самой непроглядной темнотой, в диалогах с которой она провела ночь. Ленка не хотела бы, чтобы их малыш родился в эту темноту, и тем более пришёл в неё, как её часть, как первопричина.

Складывая в рюкзак чистые простыни, она думала о колебаниях и решимости. Не то чтобы её посетили философские думы, просто Ленка вращала в своей голове эти два слова и их производные, разглядывала их под разными углами. Пыталась придать им разные значения. Зачтётся ли в дальнейшей их с Гошей… или в её сольной судьбе, если вдруг по каким-то причинам они больше не увидятся (такой вариант Лена не исключала), эта её решимость и действия, которые за ней последуют? Станет ли дорога легче, если избавиться от столь сомнительного груза, даже если этот груз представлял величайшую ценность в прошлых, уже закончившихся жизнях? Она на это надеялась. Это — говорила себе Лена — как, оставшись единственным на свете человеком, выбросить мешок с золотыми самородками.