Александр Руж - Зов Полярной звезды [litres]

Адель изловчилась и укусила его за палец. Он влепил ей пощечину, от которой потемнело в глазах.

– Надо же! Как это я в тебе мокрощелку не разгадал? Провела, нечего сказать… Суженую-ряженую мерином не объедешь.

Разглагольствуя, он прощупал-таки сокровенные места и нашел то, что искал. Адель чувствовала себя набитой дурой: надумала же спрятать заветную бумагу в типично женском тайнике, известном еще по романам Ричардсона!

– Один плюс один равно два, – промурчал довольный Крутов.

Он слез с Адели, положил в окошечном свете на стол свой обрезок карты, прибавил к нему тот, что отнял. Сдвинул их краями, соединив друг с другом.

– Еще б и третий сюда!..

Адель, ощущая себя оскверненной, вскочила с пола, схватила стоявшую у печи кочергу и замахнулась ею, чтобы размозжить обидчику череп. Крутов лезвием ножа парировал удар. Клинок погнулся, но и кочерга выскочила из руки Адели, загремела, стукнувшись о порог.

– Вспыльчивый нрав не бывает лукав. Уважаю смелых, но они чертовски докучливы. Не знаю, мамзель, как вас по имени-отчеству, но вы мне надоели.

Крутов взмахнул ножом, и пасть бы Адели мертвой, если бы за дверью не послышался стук сапог, с которых оббивали снег.

– Кто-кто в мой тэрэм пожаловал? – донесся снаружи густой баритон.

Крутов мигом отскочил, спрятал нож за голенище. В избенку просунулся тучный кавказец в папахе и бурке – ни дать ни взять чабан, сошедший с предгорий, где пас отару.

– Ыбрагым, – представил он себя с важностью. – А вы кто будэтэ? Куда пут дэржитэ?

От него веяло такой монументальной мощью, что Крутов, не остановившийся бы перед новым убийством, струсил, закурлыкал что-то про падение аэроплана и необходимость срочно добраться дл Большой земли.

– …Благодаря этому джигиту я и жива, – призналась Адель Вадиму. – Он нас голубичным вином напоил, накормил шашлыком из оленины. В тот же вечер у него заночевал почтарь, который ехал в Колу. Крутов отправился с ним, я отказалась. Лучше было остаться с горцем, чем с этим выродком. Ибрагим – потешный, песни мне пел по-черкесски. Про малую родину рассказывал, тосковал по ней очень… А через день меня забрал ямщик, который ехал в Кондопогу. Так я выбралась из этого края, будь он трижды проклят. Крутова больше не встречала, он меня не искал, да и зачем?

– Зато он искал меня, – вложил Вадим свой камешек в возводимое Аделью словесное здание. – И ты все это время провела в Карелии?

– Потешно! Что я там забыла? Алкоголики да дикое зверье, еще хуже, чем здесь… В Питер возвращаться не стала, не хотелось после наших приключений попасть под каток. Уехала на юг, попросилась на фронт. Летунов не хватало, поэтому взяли без расспросов… После большевистского переворота вступила в армию Деникина, воевала до двадцатого года. Когда красные нас погнали, стала думать, куда податься. Звали в Америку, обещали должность консультанта в Комитете по аэронавтике. Отказалась… Что мне делать на чужбине?

«Патриотка, твою за ногу… – пронеслось в голове Вадима. – Что-то она темнит. Или уже тогда задумала вернуться сюда и поискать ящик, или…»

– Осталась в России. Отклеила бородку, вытащила из-за плинтуса старые документы… в общем, снова стала женщиной. Надеялась где-нибудь пристроиться. Приехала в Петроград. Потешно… Генштаба уже нет, Беляева распылили – кого бояться? Ан нет – выведали каким-то образом про моего папу-следователя, стали домогаться в обмен на неприкосновенность. Плюнула, забралась снова туда, где поглуше. Сестринское дело знала, взяли докторшей… А чего это я перед тобой исповедуюсь, будто ты архиерей?

А чтоб тебя! Сейчас прервется и не расскажет самого интересного.

– Я ведь и теперь тебя люблю, – сделал Вадим признание, весьма далекое от истины. – А ты? Неужели все это было притворством?

Еще каким! Он видел ее душонку, как на рентгене: корыстолюбивая, вероломная, низменная… Что же раньше-то мешало избавиться от самообмана?

– Я после Миши никого не любила. И не полюблю. С любовью покончено. А тебя я, как кобелька, на поводке водила. Потешно… Вседержитель со мной в рулетку играет: сначала отнял все, загнал, как норушку, в запечье, а сейчас вот сторицей возвращает. Когда ваш поезд под Лоухами остановился, я и не знала, какое мне счастье привалило. Но увидела тебя, и сердце екнуло! А ты меня не признал…

– Как признать, если я твоего настоящего лица не видел?

– Потешно… А и видел бы – не помогло б. Я за эти девять лет изменилась: была девчонкой, стала взрослой, поумнела… Ты еще слова не успел выговорить, а я уже просчитала, что и как делать.