Констанс Сэйерс - Четыре жизни Хелен Ламберт

Хью вздохнул.

– О, это так… приятно, что кто-то о нас помнит. – В его голосе послышались особые нотки, которые он, вероятно, приобрел в Техасе. – Мы понятия не имели, что делали. Это была моя шестая группа, но и в тот раз опять ничего не вышло. Мы с Лили были молоды и любили друг друга. Лили была моей первой женой.

И вот снова я слышу эти имена. Я только что пережила эту жизнь, и воспоминания оставались слишком живыми.

– Лили Леотта?

– Да. Она стала Лили Марквелл, но… – его голос стих. – Лили утонула у залива Стинсон в семьдесят восьмом году. В те времена погибло много людей. Мы репетировали в доме моей сестры в Лорел-Каньоне. Мы побывали на горе Лукаут, где выступали крутые группы. Черт, Мама Касс [90] Касс Эллиот, американская певица, вокалистка группы The Mamas & the Papas. была нашей соседкой. Муж моей сестры погиб во Вьетнаме, и она переехала к отцу. И на этом все как будто закончилось. А когда-то мы ездили в Таос… Один парень предложил нам записать пластинку, и мы всей нашей компанией набились в машину. Лил, Эзра Ганн, Сандра Кин и я.

По тишине я поняла, что воспоминания приносят ему боль.

– Те восемь недель, которые мы провели в Таосе, были одними из лучших в моей жизни. К нам туда приезжал звукорежиссер, австралиец. Я забыл его имя.

Ленни Брандт. Я хотела ему напомнить, но не стала.

– Мы записали около восьми песен, и этот человек собрал отпадный альбом. Наверное, он куда-то уехал. Мы вернулись в Лос-Анджелес, чтобы немного отдохнуть, и тогда я узнал, что мужа моей сестры убили. Она очень во мне нуждалась. Знаете, их брак так и не сложился. А потом, после Рождества, Эзра Ганн умер от передозировки. И тогда от нашей группы ничего не осталось. Мы с Лил решили пожениться, потому что хотели чего-то основательного. Потом меня приняли в Беркли, и мы прожили там несколько лет.

Я не знала о смерти Эзры. Я закрыла глаза. Не то чтобы это стало сюрпризом, но просто слышать, что милый мальчик с копной кудрей встретил свой конец, оказалось душераздирающе больно.

– Но вот в чем загадка. Мы оставили Сандру на ранчо. У них с продюсером что-то намечалось. Вроде бы его звали Люк. Я уже смутно помню. Мы оставили их и уехали в Лос-Анджелес с мыслью, что вернемся обратно. Больше я о ней ничего не слышал. Я просто предположил, что каждый пошел своим путем. Ну, понимаете, это были семидесятые. Только потом я узнал, что Сандра пропала без вести. Я пытался найти ранчо и тех, кто мог знать, что с ней случилось. – Я слышала, как он усмехнулся. – Мы с Лил даже ездили туда, чтобы воочию увидеть это место и убедиться, что все это на самом деле с нами происходило.

– И что нашли?

– Ничего. Все исчезло. Дом оказался пуст, а вывеска исчезла, как будто ее никогда не существовало. Я всю жизнь об этом думаю, мисс Ламберт. Дом принадлежал французу, но никто вокруг не помнил его. Наша пленка тоже исчезла. Мне еще повезло, что у меня были фотографии группы, которые сделал муж моей сестры. Все эти годы я только на них и ссылался, доказывая, что все это было на самом деле. Понимаете?

– Понимаю.

И я действительно понимала.

– У меня сейчас урок, мисс Ламберт. Мне было очень приятно с вами побеседовать. Знаете, через две недели я буду в Вашингтоне на конференции и по другим делам. Я бы с радостью выпил с вами кофе. Мне было приятно поговорить. Этот альбом… Этот альбом, мисс Ламберт, стал чем-то особенным… если он вообще когда-либо существовал.

Я закрыла глаза. Скорее всего, через две недели меня уже здесь не будет – я кану в небытие точно так же, как Сандра Кин. Я ощущала огромное чувство вины перед этим человеком. Он потратил всю жизнь на размышления о том, были ли Сандра, «Пангея», альбом и Люк настоящими.

– Со следующей недели меня не будет в городе. У меня запланирована месячная поездка в Европу. Но я собираюсь как-нибудь заехать в Остин и буду очень рада с вами встретиться.

– Было бы чудесно.

– Берегите себя, мистер Марквелл.

– И вы себя берегите.

Не выдержав прилива эмоций, я разревелась. Я плакала о тех жизнях, которые прожила, об историях, которые видела.

Во время разговора с Хью я по привычке пролистывала последний выпуск журнала, и вдруг, к своему изумлению, заметила рекламу в разделе статей об искусстве. Откуда она взялась?

Я вскочила, поймала такси и велела водителю отвезти меня на Мэйн-авеню – в «Ганновер». Галерея только что открыла двери для посетителей. Сначала я встала в очередь, чтобы купить билет, но потом решила, что могу пройти и так, и никто меня не остановит.