Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

– Жарковато сегодня, – сказал мистер Доллар, приподнимая папины волосы расческой и срезая их концы острыми ножницами.

– Это точно.

– Бывало и пожарче. Знавали мы и не такие денечки. В тысяча девятьсот тридцать шестом в этот день было сто три градуса по Фаренгейту.

– А в двадцать седьмом – все сто четыре! – подал голос мистер Оуэн Каткоут, пожилой человек, неизменно составлявший партию в шашки другому старику – мистеру Габриэлю «Джазисту» Джексону – в задней комнате парикмахерской, где висящий на потолке вентилятор немного разгонял воздух и было легче дышать.

Морщинистое лицо мистера Каткоута, сплошь покрытое коричневыми пигментными пятнами, напоминало карту какой-то неизвестной заграничной страны. У него были глаза-щелки и руки с длинными пальцами, спутанные седеющие волосы цвета соломы свисали прядями до самых плеч, что наверняка болезненно резало глаза мистеру Доллару. Мистер Джексон был старый негр с большим животом, серо-стальными волосами и небольшими, аккуратно подстриженными усами. Он зарабатывал себе на жизнь тем, что чистил и чинил обувь. Люди приносили ее к нему в мастерскую, которая находилась позади парикмахерской мистера Доллара. Свое прозвище мистер Джексон получил за то, что мог, по словам моего отца, «выдуть из своего кларнета целую оперу со всеми шмелями и мухами». Кларнет мистера Джексона, хранившийся в черном футляре, всегда находился под рукой у своего хозяина.

– В июле будет еще жарче, – заметил мистер Джексон, задумчиво глядя на шашки. Протянув руку, он взял было шашку, потом опустил ее на место и снова задумался.

– Оуэн, ты опять решил устроить мне западню – загнать в безвыходное положение?

– Даже не мечтал об этом, мистер Джексон.

– Ладно, не пудри мне мозги, старый ты лис! – усмехнулся Джазист, наконец разглядев простую, но смертоносную ловушку, заготовленную для противника мистером Каткоутом. – Решил освежевать меня и зажарить на обед? Нет уж, зубы сломаешь; жестковат я, понятно?

Следующий ход позволил ему ненадолго выбраться из западни.

Мистер Доллар, невысокий коренастый человек, обладал лицом как у довольного бульдога. Его седые брови торчали во все стороны, как сорная трава, а волосы были подстрижены так коротко, что сквозь них виднелась желтоватая кожа. Он знал все и обо всех, ему можно было задать любой вопрос по истории Зефира и получить исчерпывающий ответ. В течение последних двадцати лет мистер Доллар был единственным парикмахером в Зефире, и ни одна городская сплетня не проходила мимо него. Он мог рассказать вам обо всем, что происходит в городе, если у вас находилось время посидеть и послушать. Кроме того, мистер Доллар был обладателем отличной коллекции зачитанных до дыр комиксов, журналов «Филд & стрим», «Спортс иллюстрейтед», а от Дэви Рэя я слышал, что в задней комнате специально для взрослых у мистера Доллара была припасена подборка таких изданий для мужчин, как «Стэг», «Конфиденшиал» и «Аргоси».

– Кори, – обратился ко мне мистер Доллар, продолжая кромсать волосы моего отца, – ты еще не познакомился с новым мальчиком?

– Нет, сэр.

Я понятия не имел, что в нашем городе появился какой-то новый мальчик.

– Вчера вместе с отцом они заходили ко мне подстричься. У парнишки отличные волосы, но этот его чуб – я об него чуть ножницы не затупил.

«Чик-чик-чик», – сказали ножницы.

– Они приехали на прошлой неделе.

– Это та новая семья, что сняла дом на углу Гринхоу и Шентак? – поинтересовался отец.

– Да, это они и есть. Их фамилия Керлисс. Приятные люди. У них у всех отличные волосы.

– А чем занимается этот мистер Керлисс?

– Коммивояжер, – ответил мистер Доллар. – Продает рубашки какой-то компании из Атланты. Его паренек на пару лет моложе, чем Кори. Я усадил его на «коня», и он даже не пошевелился.

«Конь» был вырезанной из дерева пегой золотогривой лошадью, взятой с какой-то обреченной на слом карусели; теперь «конь» был прикручен болтами к полу рядом с парикмахерским креслом. На «коне» стриглись только самые маленькие детишки, но иногда мне хотелось снова сесть на него верхом, засунуть ноги в стремена и сидеть долго-долго. То обстоятельство, что мальчик Керлиссов, девяти или десяти лет от роду, захотел сесть на лошадку, свидетельствовало о том, что он, по-видимому, маменькин сынок.

– Мистер Керлисс, похоже, приличный малый, – продолжал мистер Доллар, проходя ножницами вдоль отцовской головы. – Крепкий орешек, хотя и слишком тихий для коммивояжера.