Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

– Бунтарь жив! – крикнул я. Шмыгнув носом, я широко улыбнулся. – Он жив! Я же говорил вам!

– Это невозможно! – потрясенно выкрикнул доктор Лезандер. – У него же перестало биться сердце! Он умер.

Бунтарь попытался встать на лапы, но у него не хватило сил. Потом сильно рыгнул. Я подошел к своему псу и дотронулся до теплого изгиба его спины. У Бунтаря началась икота; он припал головой к столу и принялся лизать холодную сталь.

– Он не умрет, – уверенно сказал я, перестав плакать. – Я молился, и смерть ушла от него.

– Я не могу… я не в силах… – начал было доктор Лезандер, но больше ничего не смог выговорить.

Дело № 3432 так и осталось неподписанным.

Бунтарь спал и просыпался, вновь засыпал и опять просыпался. Доктор Лезандер время от времени проверял его пульс и измерял температуру, записывая показания в журнал. Спустившись из кухни, миссис Лезандер спросила нас с отцом, не хотим ли мы чая с яблочным пирогом, и мы поднялись вслед за ней наверх, в кухню. Во мне укрепилась уверенность, что, пока меня не будет рядом, мой пес не умрет. Мы с отцом выпили по чашке чая с пирогом. Потом отец позвонил маме и сказал, что, похоже, Бунтарь выживет, а мы скоро вернемся домой.

Между делом я забрел в каморку рядом с кухней, где на крючках, вбитых в потолок, висели четыре птичьи клетки, а в собственной клетке безостановочно носился в колесе хомяк. Из птиц там жили канарейка и длиннохвостый попугай, две другие клетки были пусты. Канарейка сладкозвучно запела. Вошла миссис Лезандер с пакетиком птичьего корма.

– Покормишь наших пациентов? – спросила она.

Я ответил согласием.

– Только давай им понемножку. Они еще не совсем поправились, но скоро им должно полегчать.

– Кто их хозяева?

– Попугайчика принес мистер Гровер Дин. А владелица этой милой канарейки – миссис Юдит Харпер.

– Миссис Харпер? Моя учительница?

– Да, совершенно верно.

Наклонившись вперед, к клетке с канарейкой, миссис Лезандер стала издавать тихие чмокающие звуки. Они звучали странно, поскольку исходили от женщины, чье лицо более всего напоминало морду лошади. Увидев корм, канарейка принялась осторожно выбирать себе семена.

– Ее зовут Колокольчик. Привет, Колокольчик, ты мой ангел!

У Луженой Глотки есть канарейка по имени Колокольчик! Вот это да! В голове не укладывается.

– Больше всего на свете я люблю птиц, – сообщила мне миссис Лезандер. – Они так добры и доверчивы, так близки к Богу. Только посмотри на них, на моих крылатых друзей!

Проводив меня обратно в гостиную, миссис Лезандер показала мне набор из двенадцати сделанных из керамики и раскрашенных вручную птичек, аккуратно расставленных на пианино.

– Я привезла их с собой из Голландии, – сказала она. – Сколько я себя помню, они всегда были со мной, эти маленькие птички.

– Они очень красивые.

– Они не просто красивые. Глядя на них, я предаюсь приятным воспоминаниям: я вижу Амстердам, каналы и тюльпаны – тысячи тюльпанов, распускающихся весной.

Миссис Лезандер взяла в руку керамическую малиновку и указательным пальцем погладила ее алую грудку.

– Когда мы бежали, мне пришлось в спешке укладывать чемоданы, и мои птички разбились. Но я склеила их снова, собрала буквально по кусочку. Видишь, Кори, трещины почти незаметны.

Миссис Лезандер показала мне вблизи, как она склеила их.

– Я тоскую по Голландии, – проговорила она. – Очень тоскую.

– Вы собираетесь туда вернуться?

– Кто знает, может быть, когда-нибудь это случится. Мы с Францем много говорим об этом. Даже купили проспекты туристических фирм. Но то, что мы пережили… нацисты и все эти ужасы…

Она нахмурилась и осторожно вернула малиновку на ее прежнее место между иволгой и колибри.

– Не все, что однажды разбилось на части, удается так просто склеить снова.

Послышался собачий лай. Это был голос Бунтаря, хриплый, но уже окрепший. Лай доносился до нас из подвала через вентиляционное отверстие.

Сразу после этого я услышал, как доктор Лезандер зовет нас:

– Том! Кори! Пожалуйста, идите сюда!

Когда мы спустились, доктор Лезандер в очередной раз измерял температуру Бунтарю. Мой пес по-прежнему выглядел сонным и вялым, но умирать, похоже, не собирался. Доктор Лезандер принялся осторожно накладывать белую мазь на искалеченную морду Бунтаря. По двум капельницам в тело Бунтаря все еще текла прозрачная жидкость.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели показания температуры этого животного, – сказал он нам. – За последний час я измерил ее четыре раза.