Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

Весело трещал костер. Бен вытащил из своего рюкзака пачку суфле из кукурузного сиропа, которыми его снабдила мама. Мы наломали палочек и принялись жарить это лакомство на костре. Вне освещенного нашим костром круга стояла непроглядная тьма, в которой не было видно ничего, кроме поблескивавших на ветках светляков. Ветер колыхал вершины деревьев, а на небе можно было разглядеть полоску Млечного Пути.

В лесном уединении наши голоса звучали особенно тихо: храм природы требовал к себе уважения. Мы обсудили свой провальный сезон в младшей лиге и поклялись во что бы то ни стало привлечь в нашу команду Немо на следующий год. Потом разговор перешел на Брэнлинов, которые вполне заслужили, чтобы им набили морды за то, что они испортили лето Джонни. Поспорили, сколько миль до нашего дома: пять или шесть, на чем упорно настаивал Дэви, или десять-двенадцать, как считал Бен. Поговорили и о том, что сейчас поделывают наши родители: они наверняка сходят с ума от беспокойства, но подобный опыт пойдет им только на пользу. Мы уже выросли, и пора им понять, что наше детство почти закончилось.

Где-то вдали заухала сова. Дэви Рэй поделился своим предвкушением возможного появления Первоснега, который, должно быть, сейчас бродит где-то рядом в лесу, слышит те же звуки, что и мы, видит те же пейзажи. Не исключено, что он тоже слышал эту сову. Бен завел разговор о том, что скоро начнутся занятия в школе, но мы на него шикнули, чтобы не портил настроение.

Лежа на спине, мы смотрели, как гаснут угли костра, потом стали глядеть на небо, рассуждая о Зефире и людях, что в нем живут. Мы пришли к общему мнению, что наш городок воистину волшебный. Печать волшебства лежит и на нас, потому что мы тут родились.

Чуть позже, когда костер совсем погас и от него остались только тлеющие красные угольки, сова умолкла, а теплый нежный ветерок принес сладковатый аромат дикой вишни. Мы стали наблюдать за яркими лазурными и золотыми полосами падающих звезд, проносившихся в ночном небе. Но и это шоу скоро закончилось. Мы молча лежали, думая каждый о своем.

Дэви Рэй сказал:

– Послушай, Кори, не расскажешь ли нам какую-нибудь историю?

– Не знаю, – отозвался я. – Что-то ничего не идет в голову.

– Подумай, может, что-нибудь проклюнется, – не унимался Дэви Рэй. – Хорошо, Кори?

– Да, Кори, – подхватил Бен. – Только чтобы не слишком страшно, а то мне опять будут сниться кошмары.

Я немного подумал и начал так:

– Наверно, вы, парни, слышали, что где-то неподалеку был лагерь для пленных немецких фашистов? Недавно отец рассказал мне об этом. Он сказал, что в самой чаще нашего леса был лагерь для нацистов. Там держали самых страшных убийц, какие только бывают на свете. Лагерь находился там, где сейчас авиабаза, которой тогда, конечно, еще не было.

– Ты правду говоришь? – осторожно прошептал Бен.

– Ты просто болван! – почти крикнул Дэви Рэй. – Он же сочиняет прямо с ходу!

– Может, и сочиняю, – ровным голосом отозвался я, – а может, и нет.

Дэви Рэй промолчал.

– И вот однажды, – продолжал я, – в лагере начался пожар, и нескольким фашистам удалось убежать в лес. Они здорово обгорели, их лица превратились в кошмарные маски, но они бросились прямо в лес и…

– Ты, похоже, видел триллер на эту тему? – спросил меня Дэви Рэй.

– Нет, – отозвался я, – мне рассказал отец. Это случилось очень давно, прежде чем мы родились. Фашисты убежали в лес, но держались все вместе. У них был вожак – здоровенный детина по имени Бруно с обожженным лицом, покрытым шрамами. Они нашли пещеру и стали в ней жить, но в лесу не хватало еды на всех, и, когда кто-нибудь из них умирал, они разрезали его тело ножами на части…

– О господи! – выдохнул Бен.

– …и ели, а Бруно всегда брал себе мозги. Он разбивал череп камнем, как грецкий орех, черпал из него мозги горстями и запихивал себе в глотку…

– Меня сейчас вырвет! – прохрипел Дэви Рэй, издав отвратительный звук, и дико захохотал.

Бен засмеялся вместе с ним.

– Прошло довольно много времени, года два, и в пещере остался только Бруно, который сделался еще больше и сильнее, чем раньше, – продолжал рассказывать я. – Но на его лице остались страшные ожоги. Он стал настоящим уродом: один его глаз оказался на лбу, а другой свисал с подбородка.

Последняя моя фраза вызвала новый приступ смеха.

– Так вот, прожив все это время в пещере, питаясь мозгами и мясом своих товарищей-фашистов, Бруно совершенно спятил. Он испытывал постоянный голод, но больше всего желал человеческих мозгов, которые стали для него главным лакомством.