Юлия Верёвкина - Девятый круг. Ада

Лерка слушала и уговаривала себя, что в городе найдётся от силы несколько человек, у кого сейчас есть деньги на кафе, а значит, можно и послушать историю чужой драмы. Так она узнала, как Дмитрий познакомился с женой. Вернее, сначала увидел её портрет в мастерской знакомого художника. Чёрные глаза, написанные маслом, сверкнули по-настоящему, живо – он готов был в этом поклясться. Заинтригованный, Дмитрий попросил художника познакомить его с моделью, а через несколько недель на ней женился.

– Всё было классно – даже в кино так идеально не бывает, – признавался он. – Но стоило приехать сюда – и всё, чувствую, не нужен я ей. Она, в общем-то, этого и не скрывает, приходит за полночь, попробуешь что сказать – смотрит… А как смотрит моя жена, так больше никто не сможет. Психическое оружие, твою ж налево! Одеколоном чужим пахнет. Картины пишет – классные, только пугают чем-то. Как-то раз ночью, пардон, в туалет встал – а в коридоре её ведьма висит нарисованная. Можешь мне не верить, но она листала книгу. Реально листала, понимаешь? Страницы шевелились. По квартире шуршание. Короче, я к чему. Ведьма она.

Лерка не смогла сдержать издевательской усмешки.

– Ну да, как до свадьбы – так любимая, а как после, все сразу в ведьм превращаются…

– Я с тобой серьёзно, а ты!.. – разочарованно покосился на неё Дмитрий. – А снег этот выпал? Все были в шоке, помнишь? А она стояла у окна и улыбалась.

– Ты с ума сошёл, – спокойно констатировала Лерка, поднимаясь. – Ладно, спасибо тебе большое, спишемся потом «ВКонтакте».

Неожиданно Дмитрий схватил её за руку. Лерка удивлённо посмотрела на него и встретила взгляд, в природе которого никогда не ошибалась.

Что ж, подумала она, может, не так и сильно он любит жену.

Тёмные глаза загорелись во тьме чем-то бешеным, и казалось: она его ненавидит, ненавидит, ненавидит… Что не так? Что не так? – стучали в прихожей часы, но отвечало одно лишь отчаяние. Он закрывал глаза, чтобы не видеть двух чёрных злых точек, в которых тускло отражался свет жёлтого фонаря во дворе, но его веки обжигал злющий огонь: она-то глаз не закрывала. И он знал, что, ударь он её или покрой поцелуями тонкие лодыжки, взгляд не изменится, огонь не смягчится и ненависть по-прежнему будет электризоваться в этой комнате.

Скучный дьявол в спортивной куртке заглянул в спальню и криво усмехнулся: что, не разгадал шараду? Мучайся, мучайся, я здесь не задержусь – мы ведь увидимся ещё… несколько позже, не так ли? «Это я сам себя ненавижу?» – пытался крикнуть он дьяволу, но тот молча указывал на палящие глаза в углу: и она тоже, дорогой, и она тоже.

«Стой! Стой, не уходи!» – пытался крикнуть он пересохшими губами, видя, что спортивная куртка вот-вот исчезнет за дверью спальни. Не оставляй меня с ней наедине, ты отвлекаешь меня от бездны в этих глазах, потому что это – гибель, гибель или психушка, но больше ничего. Но куртка только усмехалась своими широкими складками и всё равно исчезала, а часы в прихожей били: справляйся сам.

Тогда он кидался к окну, но не мог его ни открыть, ни разбить. Из рамы торчали длинные ржавые гвозди, и кровь текла по рукам, по стеклу и старому подоконнику. Как к последнему прибежищу он бросился к выключателю, безжалостный жёлтый свет наполнил комнату, тьма оказалась ярко освещена, и всё смотрела, смотрела она…

В провинциальном городе, заметённом снегом, одновременно два человека проснулись, задыхаясь, и сели в постели, напряжённо вглядываясь в знакомую темноту своих комнат. Они не знали друг друга, но их мучил один кошмар. Один из них, тот, кого эти глаза и спортивная куртка стали посещать совсем недавно, не понимал сна и лишь смутно тревожился. Второй же успел сродниться с наваждением и всё, всё понимал. И оттого глаза его сна смотрели чернее, и куртка смеялась ядовитее, и более равнодушным, безжизненным, обречённым был электрический свет.

Сергей вытер пот со лба и замер, не возвращаясь на подушку. Он знал: в квартире что-то не то. Будто кто-то держал руку над его головой, или приоткрыл дверь, прислушиваясь, или смотрел в окно в кухне. Всё вокруг гудело от безмолвного напряжения, и Сергей ощутил детский первобытный страх – страх от того, что никогда не знаешь точно, что происходит, когда закрываешь глаза.

Напомнив себе, что ему двадцать пять и он, вообще-то, мужик, Сергей рывком встал и включил свет. Лучше не стало, скорее наоборот: лампочка, выхватив из темноты привычные предметы, коротко мигнула и погасла, оставив Сергея вглядываться в черноту. «У тебя просто был кошмар», – медленно сказал себе он, но не решился разжать губы и произнести это вслух: казалось, что кто-то возьмёт да ответит.