Юлия Верёвкина - Девятый круг. Ада

Глаза медленно привыкали к темноте. Снег за окном валил тяжёлыми хлопьями, жёлто-фиолетовый свет угрюмо заглядывал в комнату. Сергей нерешительно подошёл к окну. Тишина звенела, угрожали лопнуть барабанные перепонки. Как будто сон продолжался, Сергею хотелось очутиться где угодно, только не здесь, не в этой квартире, где из ниоткуда возникала чёрная фигура, внучка ведьмы, и никак не верилось, что у неё есть имя и фамилия, школьный аттестат и паспорт, муж и вчерашний ужин в холодильнике…

«Надо покурить», – подсказал мозг. Да, возможно, никотин бы успокоил. Но сигареты лежали на подоконнике в кухне. Сергей, ёжась от угрозы, которая отскакивала от предметов и бежала по коже мурашками, вышел из спальни.

В кухне добропорядочно загорелась лампочка. Но хотя ядовитый табак сладко и успокаивающе побежал по артериям, напряжение не исчезало. «Признайся же, – вдруг отчётливо подумал Сергей, – ну признай это – и станет легче: в квартире кто-то есть». И неясный шорох в прихожей, который он скорее почувствовал, чем услышал, подтверждал резонность разума.

Страх забрался под кончики ногтей на руках. Сергей, резко потушив сигарету, быстро поднялся и, запрещая себе думать, вышел в прихожую. Там никого не было. «Я не схожу с ума, здесь кто-то есть», – объявил сам себе Сергей, по-прежнему не решаясь мыслить вслух. В нём клокотала потребность найти источник напряжения – он ощущал её почти физически. И пошёл обратно в спальню, каким-то отделом мозга зная, что она там – там, где не включается свет.

Чёрная фигура свернулась в кресле. И прежде чем она встала, прежде чем оказалось, что на ней ничего не было, кроме его рубашки, прежде чем упала рубашка, Сергей понял, что ничего и никогда не будет уже в его жизни нормального, что всегда она прокрадётся, как вор, в его жизнь, и всё вывернет наизнанку, и всё заберёт себе, и отравит, и выбросит, и не даст счастья, но видит Бог, он не сможет без неё – не сможет, потому что никогда не будет с ней, потому что не дано ему дать ей реальность.

И она обнимала, и вонзала острые ногти, и молчала, и он молчал. И звенела тишина, и били барабаны в висках, и Сергей ощущал, как замерзает насмерть весь мир и как сгорает его жизнь, – ощущал, будто бы сам поднёс к ней спичку и наблюдал за занимавшимся пламенем. А когда он, поняв, что сойдёт с ума, вновь спросил, нарушив тишину: «Откуда у тебя ключ?» – она исчезла, подхватив с пола длинный меховой плащ, и пропала в холоде. Сергей опять не успел за нею. Пустая квартира теперь была лишена напряжения, но это сводило с ума. Он мгновенно оделся, выскочил из дома, с одержимостью психопата бросился вниз по окоченевшим ступеням и вырвался на удушающий мороз – но двор молчал, пустой: её уже не было.

Сергей, обезумев, метался по району – и конечно, её не нашёл. Нещадно сотрясаемый проникшим под кожу и растворившимся в крови холодом, вернулся в свою неинтересную квартиру – и не осилил её скуки. Разбивая кулаки, бил он бетонную стену, сдерживая вой животного, в которое его превратили.

Это стало его пыткой и манией – искать её в своей квартире; ждать, что вот-вот воздух изменится и в кресле материализуется она. Он ничего не мог с собой поделать…

Хотя с тех пор прошло уже четыре года, Роман иногда просыпался средь ночи и искал её маленький силуэт в тёмных очертаниях комнаты. В этом, наверно, и причина, и противоречие того, что он покинул храм накануне той исповеди и больше не надевал рясу.

Он пытался зажить полной жизнью, но отрава была крепка. Нет, Роман вовсе не скучал по Аде – она пугала его, вызывала то отвращение, то жалость, – но не отпускала. И священник понял это однажды июльской ночью, когда она, хоть и не была рядом, привела его в храм.

Её слова, бьющие в ночи, достучались до него спустя полторы тысячи дней. Ада ловко прокрадывалась в его жизнь, влюбляла – и отравляла всё, чем он жил до этого. Она как призрак появлялась по ночам у его постели. Было бесполезно искать её при свете дня, как и говорить, что это должно прекратиться, – она никогда не отвечала на то, чего слышать не хотела.

Он сбежал от неё в другой город, одержимый настолько, что, разложив вещи в съёмной квартире за сотни километров от дома и выключив свет, ждал, что и здесь появится Ада. Конечно, этого не произошло – но это-то и стало для Романа шоком. Он ждал её – она не появилась, не материализовалась изящно в темноте, как проделывала это в их городе. Не прожигали насквозь комнату и душу её агатовые глаза, он больше не чувствовал на себе маниакальной страсти, с которой она заставляла его разделить её больную любовь.