Леонида Подвойская - Алена

– Нет!

– Слышь, мужик, ты меня не зли. Что опять «нет»? Твоя сучка не согласна? Так мы сейчас продолжим. Тату, приготовься.

– Ее нельзя трогать! Это она, понимаешь – она! – закричал в отчаянии отшельник. – Она!!! И если кто ей сделает зло… Не знаю… Может, она больше никогда… И не заставишь!

– Так ты что же? – начал вкрадчивым тоном шеф, сев на кровать и приблизив свою морду к лицу Георгия. – Она, значит, лечит, а ты пенки снимаешь? И вместо того, чтобы уговаривать девушку, я тут с тобой, козлиная морда, битый час беседу веду? Это, значит, ты мне, мне! лапшу навешивал? – Не сдержав своей ярости, он схватил стоявший рядом тот самый серебряный кувшин для святой воды и со всего размаху ударил им по голове несчастного отшельника.

– Со мной в такие игры давно не играют, – он кинул кувшин и повернулся к девушке.

– А с вами, мадемуазель, мы пока поговорим по-дружески… – здесь великан запнулся и потряс головой, отгоняя наваждение.

«Мадемуазель» в этот момент перепрыгнула через корчащегося на полу Тату и кинулась к отшельнику. На полу также лежали и два быка, раньше ее державшие. Эти, правда, были абсолютно неподвижными. Целительница склонилась над телом отшельника. На миг пещера осветилась от полыхнувшего над кроватью синим огнем шара. Но он почти сразу начал угасать.

– Все… все… – прошептала девушка. – Мозг… Если бы… Все! – крикнула она, вскакивая.

– Да, с ним все, – подтвердил босс, косясь на приспешников, тормошивших лежащих на полу товарищей. – Но он же сказал, что это ты можешь…

– Да! Я могу! – зловеще прошептала она. – Еще как могу!

– Взять ее! Наверное, тронулась!

– Да! Взять меня! Ну! Вот ты, – она показала на заляпанного кровью блондина с длинными, заплетенными в косичку волосами. – Ты палач, да?

– Рекомендую, – не понимая происходящего, держал тон шеф.

– Ну, иди, возьми меня! Чего пятишься? Вот тебе, гад!

– Но вы переходите на оскорбления! – начал было шеф, но поперхнулся от дикого крика палача. Тот повалился на землю, и, продолжая кричать, засучил ногами, как ранее уже затихший Тату.

– Дима, а ты сам когда-нибудь испытывал боль? – поинтересовалась девушка.

– Я же сказал, взять ее! – вновь заревел шеф. Но теперь в реве слышался страх.

– Ну кто здесь еще берет? Ты? Ты? Ты? И ты тоже? – она показала пальцем на всех находившихся в пещере быков.

И все они молча повалились на пол. Только один успел отреагировать – выхватил пистолет и пальнул в девушку. Но и сам после выстрела стал оседать по стене.

– Ты не ответил, Дима, – повторила девушка вопрос. – Ты, такой большой, такой сильный, такой страшный, никогда не испытывал боли?

– Ты это брось. Ты… давай договоримся… Я же… – бормотал шеф, пятясь потихоньку к выходу. – У меня же онкология… Спасения искал… Столкуемся. Любые деньги… Или храм…

– Вижу, боли ты, Дима, и не знаешь.

– Ты, ведьма, знаешь! – закричал шеф, выхватывая пистолет и разряжая всю обойму в девушку.

Но увидев, как пули, пронзая тело, с визгом рикошетируют от стен, он кинул бесполезную «пушку» и рванул из пещеры. За шаг до выхода у него отказали ноги. Затем наступили сумерки. Потом пришла боль. Он еще слышал, как шелестела чем-то, наверное, одеваемой одеждой, ведьма, как прошла мимо него к выходу. Нестерпимая боль заставляла кричать. Но и кричать он не мог. Затем пришла тишина. И только боль терзала большое тело. И теперь, приходя иногда в сознание, он звал смерть, умолял ее прийти быстрее. Но она не спешила. Вместо нее вдруг появлялись те, кого убил он, кого замучили его подручные. И тогда приходила их боль. И библейский ад не мог сравниться с этим адом.

А мстительница, выйдя из пещеры, направилась назад по той же дорожке – к тому, кто ее «смутно помнил».

– Смотри! Отпустили! А я думал, этот крутой шеф их кончил. Что тогда за стрельба?

– Не наши дела. Отпустили, значит, не нужна. Ну что, подружка, теперь побалуемся, – схватил ее в охапку бычила.

– Некогда. А то я бы побаловалась! – возразила девушка, и бык, разжав объятия, упал.

– А ты, быстро, где и когда меня видел.

– Я… – запнулся второй, с ужасом глядя на своего братана. Тот тонко повизгивал, качаясь по траве и зажимая руками глаза. – Я же ничего… Это он, урод… Да вы же и слышали…

– Я не о том, говори, ну?

Но братан молчал, переводя взгляд то на коллегу по ремеслу, то на девушку. Наконец, облизнув пересохшие губы, он начал.

– Не вас, девушку одну, меня тогда Вованом звали…

Повествование заняло минут десять. И аккурат к окончанию его слов: «Я человек подневольный, я еще тогда за это и огреб по полной программе» – в лесу раздался свист.