— Прямо сейчас? — спросил Гарри.
— Прямо сейчас — Байрон бросил взгляд на свои часы. — Мой желудок подсказывает, что пора перекусить. Вы как? Здесь поблизости можно купить еды?
— Да, в квартале отсюда.
— Есть хотите? — спросил Байрон Валентина.
— Не думаю… — ответил Валентин; ему, похоже, стало совсем худо.
— Ладно. — Байрон повернулся к Гарри. — Значит, вы да я. Десяточку одолжите?
Гарри выдал ему деньги, ключи от входной двери, заказал жареные пончики и пиво, и Байрон удалился. Только после его ухода Гарри пожалел, что не уговорил поэта еще ненадолго потерпеть муки голода. Без него в кабинете стало мучительно тихо. Сванн в кресле за его столом, засыпающий Валентин в кресле напротив. Тишина пробудила воспоминание о последней страшной ночи в доме Ломаксов. Тогда раненный отцом Гессе демонический любовник Мими, пройдя сквозь стены, на время улизнул, и они бесконечно долго ждали в полной уверенности, что он вернется, и в полной неизвестности, когда и как это произойдет. Так просидели они шесть часов — тишину порой прерывали лишь смех или бессвязная болтовня Мими. Первым признаком возвращения любовника стал запах свежих экскрементов, а затем раздался крик Мими: «Содомит!» — когда отец Гессе наконец уступил соблазну, который его вера так долго запрещала ему. Дальше не было тишины, только крики Гессе и мольба Гарри о забвении. Но его мольбу не услышали.
Ему казалось, он и сейчас слышит дьявольский голос, его требования, его завлекающие призывы. Нет, нет, это всего лишь Валентин: его голова металась по спинке кресла в забытьи. Внезапно он вскочил с кресла и прошептал:
— Сванн!
Из его широко раскрытых сверкающих глаз, устремленных на сидящее в кресле тело иллюзиониста, хлынули слезы.
— Он умер, — всхлипнул Валентин, будто во сне запамятовал о горестном факте. — Я не уберег его, Д’Амур, и это его убило. Всему виной моя небрежность!
— Сейчас вы делаете для него самое лучшее, на что способны, — попытался успокоить Гарри, хотя знал, что слова — утешение слабое — Мало кто может похвастаться таким верным другом.
— Я никогда не был ему другом, — покачал головой Валентин, не отрывая наполненных слезами глаз от трупа.— И все надеялся: придет день, когда он полностью доверится мне. Но он не доверился.
— Почему?
— Он вообще никому не доверял. Положение не позволяло. — Тыльной стороной ладони Валентин вытер слезы.
— Может быть, — предложил Гарри, — сейчас самое время рассказать мне обо всем?
— Если хотите.
— Хочу.
— Что ж, хорошо, — вздохнул Валентин. — Тридцать два года назад Сванн заключил сделку с бездной. Он согласился быть ее посланником, если, в свою очередь, ему даруют магию.
— Магию?
— Способность творить чудеса. Трансформация материи. Приворот душ. Даже изгнание Бога.
— Это вы называете чудесами?
— Все гораздо сложнее, чем вы думаете, — ответил Валентин.
— Так Сванн был настоящим магом?
— Вне всяких сомнений.
— Тогда почему же он не пользовался своим могуществом?
— Пользовался, — сказал Валентин. — Каждый вечер. На каждом представлении.
— Не понимаю, — озадаченно проговорил Гарри.
— Все, что Князь токи предлагает человечеству, не стоит и ломаного гроша, — сказал Валентин. — Иначе он бы ничего не предлагал. Сванн не догадывался об этом, когда заключил первую сделку. Он узнал позже. Чудеса бесполезны. Чудеса отвлекают от истинных интересов и забот. Они — лишь риторика, театр.
— А что есть истинные интересы?
— Вам это известно лучше, чем мне, — ответил Валентин.— Возможно, дружба? Любознательность? Разумеется, это не имеет никакого отношения к тому случаю, когда вода обращается в вино или Лазарю даруют еще один год жизни.
Гарри видел в этом истину, но не причину, приведшую мага на Бродвей. Можно было и не спрашивать. Валентин просто освежил факты, а короткий рассказ осушил его глаза — ушли слезы, и в чертах лица появилось оживление.
— Сванн быстро осознал, что он продал душу за чечевичную похлебку, — пояснил Валентин. — А когда осознал, впал в отчаяние. По крайней мере поначалу. Затем принялся строить планы отмщения.
— Каким образом он собирался мстить?
— Например, тратить впустую темные силы. Применять магию, которой так кичится бездна, для тривиальных фокусов, тем самым приуменьшая ее могущество. Как вы уже убедились, то был акт героического своенравия и упрямства. Всякий раз, когда трюк Сванна объясняли ловкостью рук, это чувствительно задевало бездну.
Читать дальше