Игорь Фарбаржевич - Сказки для Евы

– Потому что я люблю темноту, тишину и уединение… Чтобы подумать, помечтать!.. А там постоянно крутятся – то птицы, то чужие кошки… Как будто своей нет в доме!

– Может, выпьешь рюмку водки и закусишь яблочком? Поясница и отпустит.

– Ага! На все четыре стороны! Нет уж, спасибо!

Ева собралась было сбегать в тёмную комнату за яблоками, но Гершель остановил её за руку:

– Не надо! Сиди! Во-первых, – объяснил он, – я ими уже объелся за зиму, во-вторых, водка тут не поможет.

– А что вам поможет? – спросила Ева.

– От такой сырости, кэцэлэ, можно вылечиться только одним способом – полностью спиться!.. Чтобы уже ничего не чувствовать. А кто-нибудь видел еврея-шикера? Да ещё домового, при этом! То есть, пьяницу, при исполнении служебных обязанностей! Лично я – нет! Лучше налей мне томатного соку.

И все трое принялись отмечать «чёрствые именины».

…Следователь и Анна шли по коридору третьего этажа. С ней здоровались больные и сотрудники.

– Знаете, что такое бэкроним ? – внезапно спросил Борис Фёдорович Товкач.

– Что? – не поняла Анна.

– Бэкроним , – повторил следователь.

Анна нахмурилась, пытаясь вспомнить, но всё же сдалась.

– Нет, не знаю… Это что? Лекарство? Болезнь? Или чья-то фамилия…

Следователь тактично рассмеялся, не желая её обидеть.

– Литературный термин… – сказал он. – От английского back «обратно» плюс акроним, он же аббревиатура. Но если акроним – искусственно созданное слово, например, МХАТ, или ВЧК, то бэкроним изначально не имел расшифровки. Например, слово «морг».

Анна невольно повернула к нему голову.

– Что, морг ? – спросила она, толком не понимая, о чём он ей говорит.

На лице Бориса Товкача всё ещё сияла улыбка.

– Бэкроним переводит это скорбное слово, как Место Окончательной Регистрации Граждан. – И громко рассмеялся. – Шутка, конечно… Или слово «муж»…

– А оно как переводится?..

– Мужчина, Угнетаемый Женой… – он продолжал весело смеяться.

Анна вежливо улыбнулась.

– А вы оттуда это знаете? – спросила она его.

– Я много чего знаю, – скромно заверил её Товкач, убрав улыбку с лица. – Сначала учился в ИФЛИ, потом… Кстати, ИФЛИ тоже акроним – Институт философии, литературы и истории.

– Так вы ещё и философ, – нервно прокомментировала Анна.

– Громко сказано! – усмехнулся следователь. – Я ведь проучился там всего год.

– Отчислили?

– Что вы! Пригласили в другой профсоюз…

Анна кивнула – она поняла, в какой именно.

Открыв ключом дверь кабинета, доктор Шварц пригласила следователя войти.

Пока тот вешал свой плащ и шляпу на стоящую у двери деревянную вешалку с гнутыми рожками, Анна распахнула окно в больничный сад – в кабинете было душно от утреннего солнца и, резко пахло лекарствами.

– Дверь запереть?.. – неловко спросила она у следователя.

– Не стоит, – он понял её зажатость и браво ответил: – Я по делу!

И тут же, подняв с пола тяжёлый портфель из крокодиловой кожи, взявшийся неизвестно откуда, поставил его на край стола.

Анна готова была поклясться, чем угодно, даже здоровьем своих детей, что портфеля до этой минуты в руках следователя не было !

Между тем, Товкач невозмутимо щёлкнул замком и достал из появившегося портфеля несколько листков папиросной бумаги, с напечатанным на машинке текстом.

– Читайте! – он положил листки перед Анной, без приглашения сел в кресло напротив и, промокнув платком лицо, наконец-то окончательно стёр с него улыбку. Он смотрел отсутствующим взглядом сквозь неё, на стену где висел над Анной портрет товарища Сталина.

…Утренние «чёрствые именины» подходили к концу. Домовой проглотил последний кусок торта «Наполеона» и запил его сладким чаем.

– Спасибочки! – сказал он двум хозяйкам, вытирая обшлагом куртки усы и бороду, из которых торчали крошки от еды.

– На здоровье! – ответила бабушка, на этот раз по-русски.

А Ева с удивлением подумала, каким это образом всё, что поел Гершель, в него влезло.

Домовой легко спрыгнул со стула. И тут Ева заметила выросший у него за завтраком животик. Он был такой большой и округлый, что походил на живот тёти Лили-Маленькой, которая ждала третьего ребёнка. Ева не выдержала и прыснула в ладонь.

– Ты чего? – спросила её Берта.

– У мэйдэлэ хорошее настроение, – опередил Гершель Еву с ответом. – Ну, мне пора! – Он икнул и направился к открытому подвальному люку, покачиваясь на своих крошечных полусогнутых ножках. Но, не дойдя шаг, внезапно остановился и громко хлопнул себя по лбу, отчего из-под его ладони выскочили искры. – Вот что значит возраст! – И вернулся к столу.