Олег Лукошин: Наше счастье украли цыгане. Роман

Но я непреклонна. Я не желаю погружаться в сознание идиота.

А вот сидит на скамейке у собственного дома дядя Прохор. Непросто догадаться, что у него не всё в порядке с головой. На вид дядя Прохор – обыкновенный мужик под пятьдесят. Он даже работает где-то. Дядя Прохор держит в руке кулёк с семечками и не спеша грызёт их, пытливым взглядом оглядывая улицу, проезжающие по ней изредка машины и проходящих людей. Он кивает землякам в ответ на их приветствия, «Да, нормально, нормально» – отвечает на вопрос о том, как у него дела, смеётся на шутки, хмурится на собственные мысли и многозначительно кивает головой, создавая очень убедительную физиономию заинтересованного и неглупого человека.

Но в один прекрасный момент дядя Прохор с перекошенным лицом и яростным воплем вскакивает со своей скамейки, хватает валяющийся в метре от него дрын – я не говорила, что у него припасён поблизости хороший такой, внушительных размеров дрын? – и начинает носиться с ним по двору, нанося со всей дури удары по одному ему виденным существам. Судя по всему, существа издеваются над бедным Прохором, нагло смеются над ним и обзывают его нецензурными словами. Набегавшийся, уставший, взмыленный дядя Прохор падает прямо в дорожную пыль и, плача, в отчаянии молотит по земле руками.

– Да за что же вы со мной так, за что?! – бросает он в пустоту негодующий вопрос. – Я давно на всё согласился, перестаньте надо мной издеваться!

Многие склонны объяснять столь неадекватное поведение нормального с виду мужика тем, что от Прохора ушла жена (укатила в Ташкент с другим мужчиной), а до этого утонула дочь – но я почему-то склонна не согласиться с этой трактовкой. Слишком она удобна. В слишком выгодном свете выставляет его. Я убеждена, что причинно-следственная связь здесь ровно обратная: жена бросила его именно из-за ненормальности, да и дочь погибла поэтому – не досмотрел он за ней или сознательно бросилась она в воду, не желая терпеть его выходки. Согласитесь, мало кто после подобных жизненных передряг будет хранить у скамейки дрын, а по ночам забирать его с собой в дом. Тут надо, чтобы шарики закатились за ролики.

По улице Нижней, где живёт дядя Прохор, я с недавних пор предпочитаю не ходить. Пусть дорога до библиотеки по ней короче, она как раз на Нижней и располагается, но лучше я сделаю крюк, чем столкнусь с ним лицом к лицу.

И это только самые яркие из местных чудиков. Можно перечислить ещё не меньше дюжины с самыми разнообразными прибамбасами. Алёша тот же… (Улыбаюсь про себя).

Плохой генофонд – вот всему объяснение. Селу пятьсот с лишним лет и все друг другу родственники. Перекос пошёл от неразбавленной крови. Не исключено, что и меня чаша сия не миновала. Начну вот в один прекрасный момент за призраками с ножом гоняться.

Но пока-то я совершенно нормальная, не так ли?

– Как? – искренне недоумевала я. – У вас нет ничего из Шопенгауэра?

Библиотекарша, звать её Людмилой Тарасовной, вместо того, чтобы признаться в упущении и прилюдно покаяться, предпочитала идти в наступление.

– А почему это у нас должно быть что-то из Шопенгауэра, этого философа упадничества? Этого чуждого нам мыслителя?

Тем самым она ненароком подчёркивала, что имеет о Шопенгауэре весьма определённое впечатление. То есть читала о нём в какой-то статье. Сельская интеллигенция крепка.

– Помилуйте, ну где же там упадничество?! Он просто трезво смотрит на человечество и не позволяет себе вязнуть в иллюзиях. Ваш взгляд на этого певца иррационализма чрезвычайно узок и несовременен.

– Позвольте не согласиться с вами, – не сдавалась Людмила Тарасовна и мне в общем-то нравилась её манера общаться со мной на «вы». Ещё бы тон не столь саркастичный. – Философия, как и любая другая наука, должна возвышать, а не укладывать в гроб и заколачивать крышку гвоздями.

– Слушая вас, я понимаю, что работы Кьеркегора в этой библиотеке тоже не найти…

– Ещё раз, пожалуйста, фамилию.

– Кьер-ке-гор. Сёрен Обю. Датский философ.

– Ах, Кьеркегор! Как же, как же!.. Наслышаны и о нём. Нет, его тоже нет. Пока что могу предложить Мамардашвили. Помнится, у нас пылилась где-то книжка с его лекциями.

– О-о, нет! Только не Мамардашвили! Он слишком правилен и скучен. Давайте-ка остановимся на Владиславе Крапивине.

– Одобряю ваш выбор. Что вам, «Тень каравеллы», «Алые перья стрел», «Трое с площади Карронад»?

– А «Острова и капитаны» имеются?