Алекс Май - Заблудшие дети Perestroiki. История первой любви

– А это-то как?

– Не знаю, – признался я. – Но, Тань, фраза какая красивая. Вслушайся – «Колыма в глазах читалась»…

– Нет, такое лицо я не хочу, – Таня улыбнулась.

– Спи. Тут Санта неподалеку обитает, вот донесут ему пронырливые эльфы про твое желание, а он поймет не так. Проснусь завтра, а рядом – Солженицын. Тебе меня не жалко? Я с ума сразу сойду.

Таня засмеялась и продолжила мысль:

– А если он для двоих мое желание исполнит? Представляешь? Лорка устроит завтра перекличку, а тут два бородатых старика – Солженицын и… о! Достоевский, в одной постели, в обнимку. Да еще с явственной Колымой в глазах. Лорка точно с ума сойдет.

– Кстати, Танюшка, мы ведь и Лорку своим невозвращением подставим, ее тогда тут же в застенки КГБ упекут.

Танины фантазии были более оптимистичны:

– Ее потом отпустят, она переберется в Финляндию или Норвегию, и власти позволят ей, как жертве репрессий, остаться навсегда. А потом мы найдемся…

– Ага! Вылезем из тундры, где будем жить, ненужные финскому обществу… Снежными людьми – грязными, заросшими и мошками покусанные…

Потом поцеловал ее и прошептал, нежно, в ушко:

– Какая разница – где нам жить? Но Родина – всегда лучше. Главное – вместе. Понятно? Спи…

В ту ночь оказался в на удивление нелепейшем сне…

Идем, хрустим снегом на тропинке, по обочинам колышутся от ветерка фонарики разноцветные… Снег – чистый-чистый, без грязи. Впереди, среди наряженных елок, виднеется чум Санта-Клауса. Хотя не в чуме он должен обитать, если не ошибаюсь. Эльфы вокруг летают, роятся блестящими мошками. Подходим к чуму, шкуру оленью, прикрывающую вход, поднимаем… Заглядываем внутрь. А внутри – ящики с водкой штабелями, как в подсобке магазина. Очаг коптит. Мрачный интерьер, одним словом. Похлебкой какой-то воняет. И вот он, вроде бы Санта, но странный такой, непохожий… В глазах его… Колыма читается! И понимаю вдруг, что никакой это не Санта-Клаус, а наоборот – самый настоящий Солженицын! И в котелке – баланда тюремная. И отводит он взгляд от толстенной пожелтевшей книги, откладывает ее и спрашивает строгим учительским тоном:

– Дети, за границу хотите? А?

– Хотим, – отвечает ему Таня, – очень хотим! А что, нельзя?

– Вот вам ваша сраная заграница! – заорал Солженицын и давай кидаться в нас бутылками водки.

Чрезвычайно странный сон.

– Подъем, хватит спать, девочки! Подъем!

Есть на белом свете особая порода женщин, чей пронзительный голос по утрам действует на нервы, как визг бензопилы. Так вот, Лорка – из этой стаи женщин-бензопил. Настоящая валькирия.

Открыв глаза, не сразу сообразили, где находимся, так часто бывает, когда засыпаешь в новом, незнакомом месте. Таня подчинилась Лорке и вылезла из-под одеяла.

– Таня… Танечка… А я валяться буду. Долго-долго. Мне сон необходимо осмыслить. Такой чудный сон приснился. В нем фигурировал Солженицын, а может, и Достоевский, занявший место Санта-Клауса и устроивший в его чуме что-то вроде водочного магазина. Дело, конечно, необычайно прибыльное, при варварских ценах на исконно русский продукт…

– Потом осмыслишь, а заодно и расскажешь подробно. Поверь, не стоит по пустякам злить Лорку. Слышал? Подъем! – перебила Таня, стягивая с меня одеяло.

– Нет! Я натянул одеяло обратно. – Это она девочкам кричала. А про мальчиков я ничего такого не слышал. Так что мне можно еще поспать. Мне… И Валере можно… Он тоже – мальчик. Такие вот…

Громкий и частый, как пулеметная очередь, стук в дверь не дал мне договорить.

– Сашка, Танька! Если через пять минут не выйдете, отправлю домой на попутках! – прокричала через дверь Лорка.

– Лорка! – проорал я в ответ. – На попутках – пошло и неинтересно. Найди нам оленью упряжку и немного водки, чтобы по пути через тундру не замерзли…

– Оленью? Водки? Сашка, поверь, я не шучу, осталось уже четыре минуты и сорок секунд… – прокричала педантичная Лорка. – И… твою мать! Сейчас же прекрати педалировать мою психомоторику.

– Слушай, Тань, что это такое – «педалировать»? Это злостное ругательство? Где она такие матерные слова отыскивает? Психомоторика… Черт, это самое неприличное слово из всех, что я слышал и произносил.

– Саш, поднимайся, а?

– Само собой, поднимаюсь. Кто знает, какие жуткие катаклизмы могут обрушиться на нашу и без того несчастную маленькую планету, когда Лоркина психомоторика пропедалируется… В одном уверен – от Лапландии, в любом случае, даже мокрого места не останется.