Павел Проданов - Льеккьо. Болото никогда не отпускает свои жертвы…

Иногда отчим проявлял странную заботу о детях, которые ему были ни к чему. Он брал нас на рыбалку, таскал по болотам, пытаясь чему-то учить. Мы с сестрой, можно сказать, жили на этом болоте, и знали тропы лучше этого пьяницы, но он уверял нас, что мы ищем не те тропы. Взрослые никогда не смирятся с тем, что дети могут быть в чем-то умнее их.

За воротами гаража дождь разошелся не на шутку, и, похоже, не собирался заканчиваться. Шум стука капель по крыше вгонял в тоску. Ветер стих, а на входе в гараж уже появилась лужа. Мои руки покрылись мазутом, а в желудке засосало, что странно, ведь позавтракал я плотно. Но проблема устранена, а значит пришло время опробовать эту «машину времени», окунуться в чувства того, кто первым еще в 39-ом наслаждался ветром, бьющим в лицо.

Я выкатил мотоцикл во двор. Дождь тут же принялся беспощадно бомбить по металлу, и по поему лицу. Квадратное чудовище в стиле «Хай-тек» смотрелось нелепо на фоне черного тяжелого неба. Здесь скорее подошел бы домик в одном из стилей прошлого. Хотелось есть, но я решил опробовать детище английского завода, и натянул шлем на голову.

Через двадцать минут мотор уже раздражал уши жильцов окрестностей бара. До вывески «У Челла» ровно треть часа, это важно замерить, чтобы не опоздать на первый выход на работу. В сам бар я заглядывать не стал, решил двинуться в сторону болот. Двигаясь по шоссе, вдоль кустарниковых зарослей, я обратил внимание на съезд, идущий грунтовой дорогой в гущу деревьев. Дорога эта шла извилисто, а потом упиралась в разбитые ворота. Прутья их выгнуты и поедены ржавчиной. Над воротами возвышалось двухэтажное обветшалое поместье, со всех сторон прикрытое вязами. Не похоже, что здесь кто-то обитает: краска на ставнях полопалась и отшелушилась, ворота стянуты ржавой цепью, заключенной в амбарный замок, стекла кое-где выбиты, а дымоходная труба наполовину обвалилась.

Заглушив мотор, я поискал лаз в искрученных прутьях. В дом я попал через разбитое окно. Все здесь как в старинных фильмах, и немного напоминало помещение аббатства. Плесень поела картины на стенах, лестница на второй этаж трещала под ногами, грозя обвалиться под каждым шагом, увлекая меня за собой. Было темно, но свет все же проникал, тот, что еще мог пробиться сквозь завесу дождевых облаков. На втором этаже находились покои, некогда обитавших здесь людей. Старые балдахины нависали над мягкими устланными кроватями. Воняло плесенью и сыростью. Осмотрев второй этаж, я решил еще раз обойти первый этаж. Там, за приемной залой я нашел комнаты, что наверняка использовались для отдыха прислуги, а может и вовсе служили им домом. Эти комнаты мне понравились. Если бы не комфортабельный загородный дом моей сестры, я мог бы поселиться в этих комнатках. Поместье давно заброшено, и никто бы не нарушил мой покой. До бара расстояние отсюда приблизительно такое же, как от бара до дома Жака и Каролин, а значит, в дороге ничего не теряю.

Вещи, разбросанные на полу одной из комнатушек, напомнили мне мою комнату в детстве, куда отчим скидывал грязные шмотки, в ожидании пока мать вернется с болот и постирает их. Но мать могла не приходить неделями. Такое все чаще случалось перед тем, как ее забрали в психушку. Каролин тогда уже жила у тетки и ходила в балетную школу.

– Они там, – уверяла мать, смотря на меня безумными глазами, – Лиза, вместе с моей сестрой. Я иду за синими огоньками, а они приводят меня к моим девочкам. Мелинда, тетя твоя, такая же маленькая, как и в детстве, совсем не выросла. Они вместе с Лизой плетут венки и из трав и плещутся в заводи.

Однажды она даже принесла такой венок, в доказательство. Даже я в восемь лет понимал, что она сама его сплела. Отец разбил тогда ей губу, ударив наотмашь.

– Не забивай этой чушью его голову, – пьяным голосом проревел он, – хватит и тебя, сумасшедшей дуры.

Трудно поверить, что этот пьянчуга, избивающий жену, когда-то открыл сердце перед Богом.

– Иди к себе в спальню, – говорил он мне, – здесь не на что смотреть. – А сам расстегивал ширинку. Я забегал к себе в комнату, и сквозь рыдания в подушку слышал, как он насилует мою мать. Потом он заглядывал ко мне, проверить, что я делаю и говорил: «Ненужно плакать Марти – Бог любит тебя, и папа любит. Вот только мама совсем забыла о тебе». После такого он обычно садился смотреть телевизор и напивался до беспамятства.

Осмотрев заброшенное поместье, я отправился обратно. Облака даже не думали расходиться. Они изливались и изливались на грешную землю. Говорят, дождь – это слезы ангелов о душах грешных, живущих на земле. Если верить этому утверждению, то у ангелов слез попросту не хватит, чтобы оплакать все людские прегрешения. Над трясиной кружили вороны. По воронке, можно предположить, что где-то в топях погибло крупное животное, и сейчас у этих спутников смерти пир. В старину по таким воронкам с большой долей вероятности определяли, где прошла битва.