Павел Проданов - Льеккьо. Болото никогда не отпускает свои жертвы…

– Я подумал… Ах, да. Заработная плата у нас хорошая, за праздничные мероприятия доплата. Сверхурочные, график работы пять дней в неделю.

– Мартин примет любые ваши условия, – вставила Каролин. – Пусть он здесь осмотрится, а мы с вами обсудим наше дело.

Они сели за один из столиков. Мужчина, кружившийся в танце, потащился к стойке.

– Рюмку скотча мне, – ударил он кулаком по дереву. Бармен Андре ловко кинул рюмку перед собой и наполнил ее прозрачной жидкостью.

Я тоже подошел к стойке.

– Это тебя берут на мое место? – спросил бармен, пододвинувшись ко мне.

– Если ты Андре, то – да.

– Андре, – протянул тот руку.

– Мартин, – ответил я рукопожатием.

– У нас тут днем посетителей маловато, а вот под вечер набивается, как в метро. Кого тут только не бывает. Напьются и такое вытворяют. На танцплощадке сиськопредставление бесплатно, – покачал головой бармен. – Если начинаются драки, у меня тут бита припасена. – Он достал из под прилавка весомый аргумент. Я молчал, лишь кивал время от времени. – Стоит людям только хлопнуть пару рюмах, – продолжал Андре, – и девушки уже готовы раздвигать ноги, а незнакомые мужики становятся родными братьями.

– Людям нужно лишь дозволение, чтобы творить то, что в повседневности считается аморальным, и одни находят его в спиртном, другие в наркотиках, третьи у себя в голове, оставшись в одиночестве, – комментировал я.

– Любишь копаться в людях? – улыбнулся бармен, – тогда работку ты выбрал удачно.

– Видимо, – ответил я.

– Смотрю, вы уже познакомились. – Мистер Таргетт, наговорившись с моей сестрой, подошел к нам и похлопал меня по плечу. – Андре тебя обучит этому нехитрому делу, верно Андре?

– О, ну конечно, мистер Таргетт, – бармен расплылся в улыбке, – когда будет угодно Мартину, – и уставился на меня.

Я после некоторой паузы:

– Завтра же.

– Ну, раз мы обо всем условились, – вставила Каролин, – то нам с Мартином пора.

– Конечно, конечно, – откланялся владелец заведения, – мы вас не задерживаем. Завтра ждем вас на работу.

Он все так же обращался только к моей сестре, а на меня взглядывал лишь изредка. Госпожа Монсар притягивала мужские взгляды, несомненно. Бармен, с французскими усиками, распластался локтями по стойке, вперив в нее взгляд.

– Спасибо, что дали мне работу, – поблагодарил я Таргетта. В работе я нуждался, ибо не хотел сидеть на шее Каролин, которая в свою очередь сидела на шее мужа.

Распрощавшись с Таргеттом и его баром, мы укатили обратно. Над болотом собирались тучи, тяжелые и грозные. Мир приобрел темный оттенок, и ко всем цветам примешалось немного серости. Затем поднялся ветерок, а потом и сильные его порывы начали колыхать деревья. Прогремел гром, и вскоре тяжелые капли забарабанили по лобовому стеклу «бьюика», оставляя грязные разводы.

Каролин высадила меня у ворот, а сама отправилась домой. «Если что – звони», – сказала сестра, и я вспомнил, что она купила мне мобильник. Ими я почти никогда не пользовался. Звонить особо некому. Посигналив на прощание, она уехала, оставив меня под дождем. Взглянув на небо, я отправился в дом, не спеша, смакуя каждую каплю, бьющуюся о лицо.

Холодильник, стакан сока, съеденный банан, и я уже готов к работе. Многие в такой унылый день садятся пялиться в телевизор, но, видимо, не я. Мой путь лежал в гараж. Там меня ждал «Круизер».

Я стянул с него брезент. На баке красовалась наклейка, с надписью на иврите. Насколько я помню иврит из школьной программы, она означает: «Бог любит меня… ну и тебя немного».

«Бог любит тебя, Марти!» – любил говорить мой отчим. Он шел на меня, надвигаясь как гора: «Он любит тебя!» Я забегал в спальню, запирал дверь, но это не помогало. «Ведь, любит же?» – продолжал вопрошать он. Я молчал – это лучшее, что я умею. В монастыре, где мне нашли место после происшествия с моим отчимом, на вопрос, почему я молчу, настоятельница отвечала: «Мартин у нас любит больше общаться с Богом, чем с людьми». Возможно, она права, вот только Бог не отвечает. Молитва – игра в одни ворота. Отчим дарил мне подарки: Отимус Прайм на мое восьмилетие должен был привести меня в восторг, так считал он. От него вечно разило русской водкой, а в бороде торчали остатки чипсов.

– Папа тебя любит, – говорил отчим, усаживаясь в ободранное кресло и включая телевизор. Если папа меня любил, бог меня любил, да и мама временами, тогда почему я так ненавижу свое прошлое?

Люди безумны – это я уяснил еще в далеком пресловутом детстве. Причем, безумие живет в каждом из нас, но одни прячут его глубоко внутри, другие же не могут его подавить, и пребывают в его власти. Религиозный фанатизм, крайности сексуальных извращений, взращенные на почве сексуальной анафемы, жажда непомерной власти – всё пребывает в любом из живущих. До безумия доводят даже непримиримые расхождения во взглядах в обыденных вещах. Поспорьте с соседом, любящим хоккей, что футбол лучшая игра в мире, и бомба готова, и фитиль ненужно поджигать. Другое дело степень безумия, которую каждый из нас может себе позволить.