Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

— Его смерть печалит тебя? — спросил Пендергаст. — После того, как он относился к тебе?

Тристрам покачал головой:

— Он был моим братом.

Эти слова сильно подействовали на Пендергаста. Альбан ведь был и его сыном . Он уже не раз задавался вопросом, как может не печалиться из-за смерти собственного ребенка, почему не испытывает к нему сочувствия или жалости.

Тристрам взглянул на отца своими серебристыми глазами:

— Кто это сделал?

— Я не знаю. Но пытаюсь это выяснить.

— Потребовалось много сил, чтобы… убить Альбана.

Пендергаст ничего не сказал. Пристальный взгляд Тристрама заставлял его чувствовать себя неловко. Он нехотя признавался себе, что не знал , как быть отцом этому мальчику.

— Ты болен, отец?

— Я всего лишь восстанавливаюсь от приступа малярии, которую подхватил в недавней поездке, не более того, — ответил он поспешно.

Опять наступила тишина. Тристрам, стоявший рядом с отцом всё время беседы, вернулся к столу. Казалось, в нем идет какая-то внутренняя борьба. Наконец, он нашел в себе силы снова посмотреть на Пендергаста.

— Да. Я соврал. Я должен кое-что рассказать тебе. Я обещал ему, но раз он умер… думаю, ты должен это узнать, — он посмотрел на отца, ожидая его поддержки и понимания. Пендергаст стоял молча. — Альбан приходил ко мне, отец.

— Когда?

— Несколько недель назад. Я был еще в «Mère-Église». Гулял в предгорьях. Альбан стоял там, впереди, на тропе. Сказал, что ждал меня.

— Продолжай, — кивнул Пендергаст.

— Он выглядел по-другому.

— В каком смысле?

— Он стал… старше. Худее. Казался печальным. И говорил со мной он тоже… по-другому. Не было больше… не было… — он развел руками, не зная, какое слово использовать, — Vetachtung.

— «Презрения», — подсказал Пендергаст.

— Точно. В его голосе не было презрения.

— О чем вы говорили?

— Альбан сказал, что собирается в США.

— Он уточнил, зачем именно?

— Да. Он сказал, что собирается... восстановить справедливость. Отменить какое-то страшное действие, которое сам же и запустил.

— Он так и сказал?

— Да. Я не понял точно. Восстановить справедливость? Какую именно? Я спросил его, что он имел в виду, но он отказался объяснить.

— Что еще он сказал?

— Он попросил пообещать, что я не буду рассказывать тебе о его визите.

— И все?

Тристрам помолчал.

— Было еще кое-что.

— Что же?

— Он сказал, что пришел попросить у меня прощения.

— Прощения? — переспросил Пендергаст, чрезвычайно удивленный этим.

— Да.

— И что ты ответил?

— Я простил его.

Пендергаст переступил с ноги на ногу. Он почувствовал, что спутанность сознания и физическая боль начинают возвращаться к нему, и это повергало его в отчаяние.

— Как именно он просил прощения? — спросил он резче, чем хотел.

— Он плакал. Он чуть с ума не сошел от сожаления.

Пендергаст покачал головой. Было ли это раскаяние искренним, или Альбан решил лишь пустить в ход одну из своих жестоких уловок, применив ее на своем доверчивом брате-близнеце?

— Тристрам, — начал он, — я отправил тебя сюда для твоей же безопасности после того, как твоего брата убили. Я пытаюсь найти убийцу. Ты должен оставаться здесь, пока я не решу это дело и не… разберусь кое с чем. Когда это произойдет, я надеюсь, что ты не захочешь вернуться в «Mère-Église». Я надеюсь, что ты захочешь вернуться в Нью-Йорк и жить с… — он замялся, — с семьей.

Глаза молодого человека изумленно округлились, и он не сумел ничего сказать в ответ.

— Со мной по-прежнему можно связаться напрямую или через Констанс, — вздохнул Пендергаст. — Если тебе что-нибудь понадобится, пожалуйста, напиши и дай мне знать.

Он подошел к Тристраму, поспешно поцеловал его в лоб, а затем развернулся, чтобы уйти.

— Отец? — окликнул его Тристрам.

Пендергаст оглянулся.

— Я знаю достаточно о малярии. Там, в Бразилии, многие Schwächlinge [110] Schwächlinge (нем.) — дефективные. умерли от нее. У тебя не малярия.

— То, что со мной происходит — это только мое дело, — ответил он резко.

— Разве то, что я твой сын, не делает это и моим делом?

Пендергаст помедлил.

— Извини. Я не хотел с тобой так говорить. Я делаю все, что могу, со своей… болезнью. Прощай, Тристрам. Надеюсь, что мы скоро увидимся.

С этими словами он поспешно вышел из комнаты. Медсестры, ожидавшие снаружи, снова заперли дверь и проводили его обратно по коридору санатория.

Тьерри Габлер занял свое любимое место на открытой веранде кафе «Ремуар» и со вздохом раскрыл газету « Le Courrier ». Потребовалось меньше минуты, чтобы официантка принесла его обычный заказ — бокал «Пфлюмли» [111] Пфлюмли — сливовое бренди. , тарелочку холодного вяленого мяса и несколько ломтиков черного хлеба.