Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

Один из незнакомцев молниеносно подскочил к агенту, пока двое других держались позади.

— Pare! — потребовал он, — стоп!

Агент на миг послушно замер. В воздухе зазвенело напряжение. Пендергаст сделал шаг вперед, но один из незнакомцев остановил его прикладом ружья, толкнув в спину. Двое других приблизились, прицелившись своим оружием ему в голову.

— Coloque suas maos no carro! — закричал по-португальски первый вооруженный, развернув Пендергаста и толкнув его на пикап. Пока двое других прикрывали его, тот обыскал агента на предмет оружия. Затем он открыл ближайшую заднюю дверцу пикапа.

— Entre , — сказал он грубо.

Пендергаст не спешил исполнить указание, он лишь рассеянно моргнул, сощурившись от яркого солнечного света. Досмотрщик схватил его за плечи и буквально втолкнул на заднее сидение пикапа. Двое других последовали за ним и сели по обе стороны от агента, по-прежнему держа его на прицеле. Первый незнакомец скользнул на переднее пассажирское сидение, водитель переключил передачу, и пикап пополз вниз по грязной улице, поднимая за собой облака пыли, размывавшие их отбытие в туманной дымке.

Один из дежурных полицейских просунул голову в офис д’Агосты.

— Прошу прощения. Вы ожидаете звонка от кого-то по фамилии Спандау?

— Просто передайте мне его сообщение, я сейчас слишком занят.

— Да, но он сказал, что это важно.

Д'Агоста посмотрел на сержанта Слейда, сидящего в кресле посетителя. Что бы там ни было, д'Агоста был благодарен случаю за возможность сделать перерыв. Слейд — мальчик на побегушках из команды Англера — пришел по велению своего начальника, чтобы «поддержать связь» между двумя расследованиями: убийством в музее и убийством Альбана Пендергаста, труп которого был найден на пороге дома его отца. Д’Агоста не знал наверняка, сколько общего было у этих дел и сколько из этого общего уже известно Англеру. Уверен он был в одном — Англер из тех, кто держит свои карты закрытыми до последнего. И одной их таких карт как раз являлся сержант Слейд. Он затребовал копии всех материалов дела в музее — абсолютно всех — и хотел, чтобы ему предоставили их немедленно . Д'Агосте не нравился Слейд... и дело было не только в противных лакричных ирисках, которыми от него пасло за милю. Дело было, скорее, в том, что он напоминал д’Агосте подхалима-школьника, который, если бы увидел, как его одноклассник делает что-то вразрез с указаниями учителя, тут же донес бы на него, желая таким образом получить одобрение. Такие школьники обычно не отличаются пытливостью ума, однако Слейд здесь существенно отличался от представителей этого типа, что лишь усугубляло ситуацию.

Д'Агоста поднял телефонную трубку.

— Прошу прощения, мне придется ответить на звонок. Это может занять некоторое время, поэтому я встречусь с вами чуть позже.

Слейд взглянул на него, потом на дежурного полицейского, и поднялся.

— Конечно, — он вышел из кабинета, унося с собой шлейф аромата лакрицы.

Д'Агоста проводил его глазами и поднес телефон к уху.

— В чем дело? Наш мальчик выздоровел и вернул свои шарики и ролики на место?

— Не совсем, — послышался сухой тон Спандау на том конце провода.

— Что же тогда?

— Он мертв.

— Мертв ? Как? Я имею в виду, парень выглядел больным, но не настолько же больным!

— Один из охранников обнаружил его в камере не более получаса назад. Самоубийство.

Самоубийство. Тот еще фрукт — это чертово дело…

— Господи, я не могу в это поверить! — разочарование проскользнуло в его голосе, хотя он и не хотел показывать его. — Вы разве не организовали надзор за ним?

— Конечно, организовали. Полный объем работ: психиатры, кожаные ремни, пятнадцатиминутные осмотры. Просто во время последней проверки он выпутался из ремней, в процессе сломав ключицу, откусил себе большой палец левой ноги, а потом... просто подавился.

На секунду д’Агоста замер. Он был шокирован настолько, что не смог произнести ни слова.

— Я звонил агенту Пендергасту, — продолжал Спандау, — но дозвониться ему не смог, поэтому решил связаться с вами.

Это была правда: Пендергаст снова растворился в воздухе, не сказав ни слова. Это буквально приводило д’Агосту в бешенство, но сейчас он не собирался поддаваться своим чувствам.

— Понятно. А с момента нашего ухода у него хоть прояснялось сознание?

— Как раз наоборот. Когда вы ушли, та малая часть осознанности, что еще сохранялась в нем, исчезла. Он продолжил бредить, говоря одни и те же слова снова и снова.