Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

Хуже всего было полное отсутствие точных улик... при их наличии. Д’Агоста и его команда, фактически, уже утонули в них: на месте преступления в изобилии присутствовали волосы, частички кожи, отпечатки... потому что тысячи людей прошли по этому коридору с момента последней уборки, оставляя свои следы повсюду. Детективы д’Агосты просматривали видеозаписи с камер видеонаблюдения музея, но пока что не обнаружили ничего подозрительного. Две сотни сотрудников работали поздно вечером — чтобы заработать себе отгулы на будущее. Рассматривая картину в целом, д’Агоста начал ясно осознавать: ему придется ломать голову над этим делом еще неделю, а то и две, тем самым впустую тратя свое время на тщетное тупиковое расследование. Результаты его трудов подошьют к пузатой папке этого дела, и со временем его просто... заморозят. Это будет еще одно жалкое нераскрытое убийство — с мегабайтами допросов, оцифрованными фотографиями, анализами от SOC, — которое завалит базы данных полицейского управления Нью-Йорка тоннами лишней информации, подобно грязной воде у пирса, и эти все усилия не приведут ни к чему, кроме падения репутации лейтенанта.

Направившись к выходу и ускорив шаг, д’Агоста вдруг заметил знакомую тень — высокая фигура, облаченная в черный костюм, вышагивающая по мраморному полу, несомненно, принадлежала агенту Пендергасту.

Д’Агоста поразился, увидев его — особенно здесь, в музее. Он не встречался с Пендергастом с того званого ужина, на который агент ФБР пригласил его за месяц до его предстоящей свадьбы. Блюда и вина, которыми он их угощал, были словно из иного мира. Пендергаст приготовил все сам, заручившись помощью своей японской экономки. Еда была просто несравненной... по крайней мере, пока Лора не изучила детально меню и не поняла, что именно они съели: среди всего прочего им подали рыбьи губы и суп из потрохов морского окуня (Sup Birbir Ikan), или, к примеру, вареный говяжий желудок с беконом, коньяком и белым вином (Tripes à La Mode Caen). Можно сказать, что лучшей частью того званого ужина явился сам Пендергаст. Он оправился от трагедии, постигшей его восемнадцать месяцев назад, и вернулся из последующего за этим визита на горнолыжный курорт в Колорадо уже без признаков прежней бледности и мертвецкой изможденности. Теперь он выглядел здоровым — как физически, так и эмоционально — и поддерживал свой несравненный сдержанный вид.

— Эй, Пендергаст! — д’Агоста поспешил через Ротонду и схватил агента за руку.

— Винсент, — светлые глаза Пендергаста на мгновение задержались на д’Агосте. — Как приятно видеть вас.

— Я хотел снова поблагодарить вас за тот ужин. Вы действительно превзошли самого себя, и это много значило для нас. Для нас обоих.

Пендергаст рассеянно кивнул, его взгляд скользнул по Ротонде. Казалось, он был поглощен какими-то далекими раздумьями.

— Что вы здесь делаете? — спросил д’Агоста.

— Я приходил... проконсультироваться с куратором.

— Забавно. Просто я занимался тем же самым, — д’Агоста рассмеялся. — Как в старые добрые времена, а?

Пендергаста, похоже, это вовсе не забавляло.

— Послушайте, если возможно, окажите мне услугу, — смутный, уклончивый взгляд агента встретил эту просьбу, и Д’Агоста поспешил изложить суть дела. — Не успел я вернуться из медового месяца, как Синглтон сбросил на меня дело об убийстве. Вчера вечером было найдено тело лаборанта из отдела остеологии с пробитой головой. Труп спрятали в отдаленном выставочном зале. Похоже на ограбление, переросшее в убийство. У вас отличный нюх на подобные вещи, и я подумал, что могу поделиться с вами некоторыми деталями и получить вашу...

В ходе этой тирады Пендергаст становился все более и более беспокойным. Теперь он смотрел на д’Агосту с таким выражением лица, что это невольно заставило лейтенанта прервать свою речь.

— Извините меня, мой дорогой Винсент, но я боюсь, что в настоящий момент у меня нет ни времени, ни интереса обсуждать с вами это дело. Хорошего дня.

И с коротким кивком он развернулся на каблуках и быстро направился в сторону выхода из музея.

В глубине величественного создания немецкого Ренессанса, в Дакоте, в конце череды взаимосвязанных и очень дорогих частных апартаментов, за скользящей перегородкой из дерева и рисовой бумаги, лежал anuchi-roji — внутренний садик японской чайной. Между карликовыми вечнозелеными деревьями извивалась тропа из плоского камня. Воздух был наполнен ароматом эвкалипта и звучанием песен невидимых птиц. Неподалеку находилась сама чайная — небольшая и безукоризненная, едва заметная в сумерках раннего вечера.