Энн Райс - Кровавый гимн

Благодаря компьютерной грамотности национальные меньшинства полностью и весьма удачно ассимилируются в Европе и Америке. Как я уже упоминал, медицинская наука создаст дешевую замену кокаину и героину и таким образом искоренит торговлю наркотиками. Насилие и грубость уступят место утонченным дебатам и обмену информацией. Террористические акты станут крайне редкими, будут считаться деяниями непристойными и недопустимыми и в конце концов прекратятся.

Что касается сексуальности, то революция в этой сфере охватила столь широкие общественные слои во всем мире, что в данный момент мы не в состоянии осмыслить ее последствия. Короткие юбки, короткие женские стрижки, свидания на заднем сиденье автомобиля, работающие женщины, влюбленные геи… У нас просто головы пошли кругом, как это бывает в самом начале пути. Научный подход к деторождению и контроль над ним дали нам немыслимую для прошлых столетий власть, но это лишь предвестие грядущего. Нам следует с уважением относиться к мистическим загадкам сперматозоидов и яйцеклеток, к великим тайнам полов, их взаимного притяжения и влечения. Все дети Господа преуспевают благодаря преумножающимся знаниям, но, повторяю, это только начало. Во имя Господа мы должны найти в себе мужество постичь и принять красоту науки.

Папа слушает. Он улыбается.

Я продолжаю.

Господь Бог, воплощенный в человеческий облик, от восторга перед собственным Творением воистину станет Человеком и в третьем тысячелетии будет признан главным символом Священной Жертвы и Всепоглощающей Любви.

Уверен, потребуется не одно тысячелетие, чтобы постичь замысел распятого Христа. Почему, например, он спустился с небес на землю именно в тридцать три года? Почему не в двадцать? Почему не в двадцать пять? Почему история Христа начинается с младенчества? Кому хочется быть ребенком? Может быть, в ребенке наше Спасение? И почему выбрано именно это время в нашей истории? И это место?

Повсюду сухая глина, песок, гравий, скалы. (Нигде не видел столько скал, сколько на Святой Земле.) Босые ноги, сандалии, верблюды. Представьте себе те времена. Неудивительно, что у них было принято забивать людей камнями! Имеет ли это какое-нибудь отношение к поразительной простоте внешности Христа, к его прическе и одеждам, в которых он явился в то время? Думаю, да, имеет. Полистайте книгу по истории костюма – любую достойную энциклопедию, охватывающую период от древних шумеров до Ральфа Лорена, – и вы не найдете там фасонов одежды и моделей причесок проще, чем в Галилее первого века.

Это очень существенно, говорю я святому отцу. Христос все продумал. Должен был продумать. Как иначе? Он ведь наверняка знал, что его изображения будут распространяться по земле в геометрической прогрессии.

Более того, я думаю, что Христос выбрал распятие, потому что с тех самых пор на всех изображениях он выглядит так, будто хочет заключить вас в свои объятия. Стоит вам взглянуть на распятие с этой точки зрения, все тут же переменится. Вы увидите, как он с любовью протягивает руки всему миру. Христос понимал, что этому образу суждена долгая жизнь. Понимал, что он должен быть абстрактным и при этом легко воспроизводимым. То, что мы спокойно берем в руки изображение жуткой смерти и вешаем его на цепочке себе на шею, совсем не случайность. Господь обо всем думает.

Папа продолжает улыбаться.

– Не будь ты святым, я бы поднял тебя на смех, – говорит он. – Кстати, не подскажешь, когда ты ожидаешь прихода этих твоих техносвятых?

Я счастлив. Он стал похож на прежнего Войтелу – Папу, который продолжал кататься на горных лыжах до семидесяти пяти лет. Мой визит стоил этого.

И потом, не можем же мы все быть Падре Пио или матерью Терезой. Лично я – святой Лестат.

– Я передам от вас привет Падре Пио, – шепчу я.

Но Папа уже задремал. Он усмехнулся и погрузился в сон.

Не слишком высокая оценка моего визита. Я его усыпил. Но стоило ли ждать иного, тем более от Папы? Он так много работает. Он страдает. Предается размышлениям. В этом году он уже побывал в Азии и на Востоке, а скоро отправляется с визитом в Торонто, Гватемалу и Мексику. Уму непостижимо, откуда у него берутся силы на все это!

Я кладу руку ему на лоб.

И ухожу.

Я спускаюсь по лестнице в Сикстинскую капеллу. Там ни души и, конечно, темно и холодно. Но ничего страшного, святой Лестат видит в темноте не хуже Вампира Лестата. И глазам моим открывается ни с чем не сравнимое великолепие.