Виктория Карманова - Молчание Соловья

Модест, не меняя позы и крепко сжимая в руках свою шляпу, внимательно следил за его перемещениями.

– Они забрали у меня мой Талисман! – настроение Водопьянова вдруг резко сменилось с болезненного оживления на неприкрытую озлобленность.

– Не Ваш.

– Мой! Слышите, МОЙ Талисман! – Водопьянов стукнул себя кулаком в грудь, – нельзя вот так просто дать такую вещь, такую силу!.. А потом – забрать! Как пирожное – у провинившегося ребенка!

Тут Водопьянов остановился и впился взглядом в Модеста:

– Скажите честно, Модест, а Вам самому не приходило в голову попытаться нарушить Заповеди?

– Для чего?

– Как это – для чего? – Водопьянов всплеснул руками, удивляясь недальновидности старичка, – Послать к чертям эту Вашу непрекращающуюся борьбу и жить в свое удовольствие! Жить – вечно!

Модест не ответил, и Водопьянов продолжил с нарастающей горячностью:

– Видите ли, мне нравится слово «вечность»! Оно внушает уверенность в завтрашнем дне! У меня можно забрать Талисман, но никто, слышите, – никто не в силах заставить меня отказаться от мечты жить ВЕЧНО! От самой мысли о возможном бессмертии!! И пока есть эта мечта – ничего не предопределено! Потому-то Вы и суетитесь, бегаете, заглядываете мне в глаза, пытаясь увидеть там то, что Вам хотелось бы увидеть. Но там этого нет, смею заверить!

Водопьянов снова хохотнул, крепко потирая ладони, будто раздавливал ими грецкий орех.

– Так как же быть с девушкой? – поинтересовался Модест, проигнорировав очередной водопьяновский пассаж, – в любом случае, нельзя допустить, чтобы пострадало это невинное дитя.

– Почему? Разве она – единственная женщина, которая страдала рядом с Гудвином? Ну ладно, кто она – Вам известно? – Водопьянов вернулся обратно за свой стол.

– Стефания. Она работает в городской телекомпании – недавно устроилась простым корреспондентом. Родителей нет. Живет с теткой. Она совсем молода. Ей чуть больше двадцати.

– Кому? Тетке?

– Стефании.

– А она тоже – увлечена?

– Это не просто любовь. Я бы не взялся даже подыскивать слова, чтобы описать ее состояние. Их чувства взаимны – хотя оба об этом даже не подозревают – и усиливаются с каждым днем. А это может дестабилизировать ситуацию при Переходе Гудвина. Надо срочно предпринять какие-то меры, пока они еще сами не осознают глубины и силы своих чувств, не до конца понимают, что с ними происходит.

– Они… они уже – любовники?

– Нет. Опять же, к счастью, – нет. Еще не поздно. Помогите мне, выведите девушку из игры. Это в общих интересах. Пустота не потерпит Любви, как и Любовь – Пустоты.

– Может быть я и прислушался бы к Вашей просьбе, – Водопьянов помолчал, сделав многозначительную паузу и наблюдая исподтишка за приободрившимся Модестом, – но… Но, ничего не выйдет. И знаете, почему? Вы сами виноваты в этом. Вы слишком заинтриговали меня, и теперь я хочу напоследок позабавиться. Кто сказал, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте? Я создам ТАКУЮ повесть! Такую чудовищную трагедию! И может быть, когда-нибудь найдется перо, достойное описать эти страдания. А пока – пока я буду наблюдать за душераздирающим зрелищем прямо из первого ряда и…

Водопьянов, увлекшись, воздел руки к потолку, и тут Модест не выдержал. Впервые за все время весьма напряженного и непростого разговора он встал и направился к столу, за которым укрывался хозяин кабинета.

Водопьянову это явно пришлось не по вкусу. Он вскочил и резко выбросил руку вперед, но старик проигнорировал предостерегающий жест и приблизился к своему противнику почти вплотную.

Так они и застыли друг против друга, разделяемые лишь столом и желтым ламповым светом, тяжело дыша и чувствуя, как их тела постепенно наполняются невыносимой, сверлящей черной болью.

– Прекратите, – не выдержал первым Водопьянов, с хрипом сгибаясь пополам, сминаясь, словно лист бумаги в невидимой чудовищной руке, – нам нельзя приближаться…

Модесту тоже было очень плохо. Его руки, вцепившиеся мертвой хваткой в столешницу, почернели, кожа лопалась и плавилась. Из-под ногтей засочилась кровь. Но он не отступал:

– Вы знаете, меня трудно чем-то напугать…

Водопьянов рванул ворот рубашки и начал сползать с кресла. Настольная лампа предательски осветила его лицо – длинное, костистое, с тонкими, плотно сжатыми губами.

– …но даже мне, – продолжал Модест, прилагая невероятные усилия, чтобы удержаться на ногах, – даже мне не по себе, когда я представляю, что может произойти с этой девочкой! Она ведь еще почти ребенок! И…