Бентли Литтл - Наследие

– Ручки! – завопил вдруг старик. – Карандаши!

– Сейчас вы видите оба основных симптома, – негромко заметил врач. – Беспричинную агрессию и поражение семантической памяти.

– Карандаши!

– Его раздражает, что мы его не понимаем, и это провоцирует еще б о льшую агрессию.

Стив подошел ближе. Будь они в кино, сейчас он накрыл бы руку отца своей рукой; но в семье Наев такие нежности не приветствовались.

– Папа! Это я.

– Стив?

Взгляд старика вдруг прояснился.

– Почему я здесь? – почти жалобно спросил он. – Что случилось? Где твоя мать?

Как ни странно, это было куда хуже гнева. К гневу отца Стив привык и кое-как научился с ним ладить. Но меньше всего ожидал растерянности и страха – и что с ними делать, не понимал. Он мог лишь беспомощно смотреть на отца.

– Что произошло?

Прежде чем Стив успел придумать ответ, сознание старика померкло – разом, как пропадает радиосигнал. Отец нахмурился, затем улыбнулся и произнес отчетливо:

– Стиль жизни факсовый щенок!

– О чем я вам и говорил, – вздохнул врач. – Со временем моменты просветления будут случаться все реже и становиться все короче. Остановить процесс невозможно, можно лишь немного его замедлить. Если у вас есть несколько минут, зайдем ко мне в кабинет, я дам вам кое-какую литературу и поясню возможности дальнейшего лечения, чтобы вы могли обсудить это с вашей матерью, прежде чем решать, что делать дальше.

Стив кивнул и следом за врачом вышел из палаты.

До дома он доехал уже в темноте – и был благодарен судьбе за пробки. Возвращаться домой не хотелось, звонить матери и Шерри – тем более. Он сидел в сгущающихся сумерках, мало-помалу продвигаясь на север в плотном потоке машин, слушал радио, смотрел вперед и до боли в пальцах сжимал руль.

После Альбукерке она проснулась, заворочалась на сиденье. Ночь была темной, безлунной, и лицо ее в слабом свете приборного щитка будто светилось собственным светом.

– Где это мы? – спросила она.

– Почти в Санта-Фе.

– Останавливаться будем?

– Будем. Я устал, надо вздремнуть.

– Разбуди, когда приедем.

Она откинулась в темноту сиденья и снова заснула. Ну и слава богу. Две недели назад Сьюзи казалась ему идеальной спутницей – бодрая, энергичная, всегда в хорошем настроении. Вскоре ее неизменная бодрость перестала забавлять и начала раздражать. Он предпочитал ехать в тишине, глядя в окно, наедине с собственными мыслями. А Сьюзи требовался постоянный шум, она включала радио или заполняла паузы болтовней. Отдохнуть удавалось, только когда она спала.

В зеркале заднего вида еще маячили огни Альбукерке. Слишком много людей на свете. Все больше людей, все меньше свободного места. Вспомнилась картина из детства – заброшенная фабрика по соседству, буйная поросль молодой травы, пробивающаяся сквозь асфальт… Было в этой картине что-то утешительное: природа возвращает себе то, что по праву принадлежит ей. Увы, война с природой шла слишком долго – безжалостная, позиционная война; природа проиграла, у нее нет больше ни сил, ни воли возвращать себе утраченные позиции. Она уходит.

Хорошо, что Сьюзи спит и не мешает ему думать эти невеселые думы.

На первом же съезде к Санта-Фе он свернул и поехал мимо бесконечных заправок, магазинчиков, гостиниц, пока не увидел мотель со светящейся вывеской: «Свободно». Сьюзи крепко спала; он не стал ее будить – просто остановился, зашел в холл и вернулся уже с ключом от номера.

В номере она стянула с себя все, заползла под одеяло и немедленно уснула. Он был разочарован: в глубине души надеялся на секс. Пришлось подрочить в ванной.

Душ взбодрил, спать больше не хотелось; он прилег рядом, взял с тумбочки пульт и включил телевизор. Сьюзи, не просыпаясь, прижалась к нему, уткнулась лицом в плечо, закинула руку ему на пояс, – и он пожалел о том, что больше не хочет секса. Пожалуй, она не возражала бы, разбуди он ее таким способом. Может, ей даже понравилось бы…

Он рассеянно переключал каналы, пока не наткнулся на старый фильм с Джеком Леммоном и актрисой, на удивление похожей на его бывшую жену. Некоторое время смотрел кино, забывшись в глупенькой комедийной интриге; потом фильм прервался рекламой, и волшебство рассеялось. Он откинулся на подушку и закрыл глаза. Где-то сейчас Фиби, с кем, чем занимается… Уж наверно, сейчас ей живется лучше, чем тогда с ним.

Ему-то точно лучше без нее.

Жили они в тупичке на окраине Финикса, в квартале маленьких, похожих, как две капли воды, домишек с такими же одинаковыми двориками. Дома были съемные, дешевые, садов при них не водилось. Даже после двух лет жизни никто из соседей не позаботился посеять траву; дворы зарастали желтым бурьяном, стелющимся по жесткой, выжженной солнцем земле. В бурьяне играли чумазые дети и раскидывали где попало сломанные игрушки. В соседнем доме жил коп с женой; не меньше раза в неделю они устраивали грандиозное выяснение отношений среди ночи, и кончался скандал всегда одинаково – коп хлопал дверью, вскакивал на мотоцикл и уезжал от греха подальше.