Джейсон Мотт - Исцеляющая

Том с Уошем сидели за столом и ужинали, слушая шум ветра, свистящего в сосновой хвое. За окном светила луна. Время от времени постукивали по тарелкам вилки, когда кто-то из них соскребал оставшуюся горстку риса. Весь дом пропах шалфеем, тимьяном, луком и красным перцем. В гостиной топилась железная печка, на стенах плясали отсветы пламени. Дым из трубы уходил в осеннюю ночь, но, едва поднявшись над крышей, сползал вниз и слепо вился над землей.

Том жил в сарае у Джонсонов. Когда-то здесь содержались кони и другие животные, но, когда ферма перестала приносить доход, Роберт Джонсон избавился от скота. Несколько лет сарай пустовал, разве что кто из соседей просил разрешения передержать там заболевшую корову или лошадь. Потом жене Роберта стукнуло в голову превратить сарай в жилое помещение.

– В комнаты для гостей, – пояснила она, хотя гости у них бывали нечасто.

Роберт какое-то время сопротивлялся, ссылаясь на нехватку денег, не говоря уже о гостях, но жена не сдавалась. И вот верхняя часть сарая, где прежде хранились инструменты и сено, была укреплена, надстроена, покрашена и наполнена тем, что жена Роберта именовала благами цивилизации. Отсутствовали только телевидение и интернет, которые оба супруга не относили к непременным атрибутам цивилизованной жизни.

Фортуна оказалась благосклонна к Джонсонам. Они закончили ремонт аккурат за две недели до приснопамятного стоун-темплского авиашоу. Вскоре после этого город заполонили толпы людей, которым требовалось место для ночлега и которые готовы были платить старыми добрыми наличными. В желающих снять комнату недостатка не было, но Том как-никак был другом детства Роберта, к тому же пару раз ему помогал. А Стоун-Темпл все еще оставался местом, где предпочитали знакомые физиономии – незнакомым, пусть даже и богатеньким. Поэтому, когда Том позвонил и поинтересовался, смогут ли Джонсоны его приютить, те с радостью согласились.

Теперь он жил здесь вместе с Уошем. Несмотря на свежую покраску, в комнате еще пованивало лошадьми. За долгие годы этот запах пропитал деревянные стены. Но на это обстоятельство вполне можно было не обращать внимания, как и на многое в жизни. Том жил здесь уже неделю, Уош присоединился к отцу два дня назад.

– Неплохо, да? – спросил Том.

Уош проглотил последний кусочек, положил вилку на тарелку и вытер руки о штаны.

– Да, сэр.

– Я считаю, мы с тобой недурно ладим, согласен?

– Согласен, сэр.

Том приподнялся и потряс пивную банку. Та оказалась пустой. Он взял из холодильника другую и встал, опершись о раковину.

– По-моему, вечерок удался, – сказал Том, отхлебывая из банки. – Хорошо, что твоя бабуля наконец-то смилостивилась надо мной. Похоже, она не такая уж упертая старая перечница, какой я ее запомнил.

Он сел обратно за стол и пристально посмотрел на сына. Уош сидел, сложив руки на коленях и не поднимая глаз от тарелки. Снаружи рванул северный ветер, по крыше застучала полуотвалившаяся старая черепица. В спальном камине потрескивали дрова. Негромко гудел холодильник, ветер по-прежнему шумел в соснах, мерно дышал Уош… И над всем миром вставала бледная луна. Том вертел в руках пивную банку, металлическое позвякивание колечка на крышке было единственным звуком, который имел для него смысл.

– Я тебе рассказывал, как мы повстречалися с твоей мамкой? – Том сделал очередной глоток.

«Не повстречалися, а повстречались», – хотел поправить отца Уош, но вслух сказал:

– Нет, сэр.

– А повстречалися мы с ней в церкви, – грустно улыбнулся Том. – Ты небось не веришь, но когда-то я ходил в церковь. Мы были еще совсем мелкими, примерно как ты сейчас. Я плохо запоминаю всякие там даты, но мы с ней точно были еще детьми. Твоя бабуля с дедулей посетили тогда нашу церковь. Прежде считалось нормальным прихожанам одной церкви ходить в другую. А может, и теперь так делают? – он задумался. – Всю службу я с нее глаз не сводил. Сам не знаю, почему. И тогда не знал. Она была в белом платьице, белом, как снег, только розовые оборочки по рукавам и подолу. Она потом мне призналась, что ненавидела это платье. Мол, выглядела в нем как кукла.

Том расхохотался, затем продолжил рассказ:

– И это совершенная правда. Платье было очень смешным, со всеми этими оборочками. Еще на ней были такие белые туфельки и белые носочки. Господи, девчонке ее возраста, должно быть, было до чертиков обидно так ходить. – Том снова хохотнул, откинувшись на спинку стула. – Ты, конечно, не можешь этого знать, но твоя бабуля обожала эдак вот наряжать свою дочку. – Том отпил еще пива. – После того раза я ее не видел много лет, пока не начал работать на мельнице. Иногда я гадаю, как бы оно все обернулось, если бы мы с ней выросли вместе? Стали бы, наверное, друзьями детства, а когда я попросил бы ее выйти за меня, она бы мне отказала. Не знаю… Никто не знает, что случилось бы… «если бы да кабы». И счастливее от всех этих мыслей не становишься, уж ты мне поверь. – Он снова о чем-то задумался. – Ничего нельзя повернуть вспять. А когда оглядываешься, видишь только прах и упущенные возможности.