Джейсон Мотт - Исцеляющая

– Как вам уже известно, – сказал Браун, когда его проповедь перевалила за середину, – с нами сегодня местный шериф, Мейкон Кэмпбелл.

Собравшиеся захлопали, все глаза устремились к Мейкону. Тот сидел в первом ряду, окруженный дьяконами Преподобного Брауна. Последний тоже смотрел на него.

– У меня для вас есть великая новость, – продолжил тот. – Счастлив сообщить, что после долгих бесед шериф согласился стать прихожанином нашей церкви. И пообещал привести к нам всю свою семью.

Толпа оглушительно взревела. И прежде чем Мейкон сообразил, что происходит, Преподобный Браун спрыгнул со сцены, сунул шерифу под нос микрофон и перед всеми попросил его подняться на сцену. Мейкон так и окаменел. Его кулаки непроизвольно сжались, зубы заскрежетали от гнева. Но на него смотрели тысячи глаз, так что пришлось взять себя в руки.

– Ах ты сукин сын, – зашипел он Преподобному, когда они вместе поднимались на сцену. – Ты что творишь, а?

– Пытаюсь вам помочь, – ответил тот.

Мейкон очутился перед огромной толпой. На него смотрели не только множество глаз, но и телекамеры. Никогда в жизни ему не было так страшно. А Преподобный Браун как ни в чем не бывало стоял рядом с ним на сцене, улыбался и похлопывал его по плечу. Потом, прикрыв микрофон, прошептал в самое ухо Мейкону:

– Есть только один способ выкрутиться. Вам так и так не позволят отсидеться в кустах. Рано или поздно придется занять какую-то позицию, а со мной, по крайней мере, вы будете не одиноки.

Он протянул одну руку в сторону Мейкона, а другую – к толпе, словно приглашая его присоединиться к действу. Коснись теперь Преподобный шерифа, и создалось бы полное впечатление, что он установил связь между ним и орущей, напирающей толпой. У Мейкона закружилась голова.

– Вот и он, – произнес Преподобный Браун.

Его голос, вырываясь из расставленных по сцене динамиков, эхом разносился по округе. Толпа откликнулась ревом и новыми аплодисментами.

– Аминь, – провозгласил Преподобный, беря Мейкона за руку и поднимая ее вверх, словно рефери – руку победителя на ринге.

Люди зашумели еще громче. Сам же Мейкон дрожал, как лист.

– Не бойтесь, – опять зашептал ему Браун и уселся в небольшое кресло, стоящее чуть поодаль.

Мейкон остался один перед толпой. Секунды казались ему годами. Он откашлялся, микрофон подхватил звук, усилил его, динамики оглушительно захрипели.

– Не трусь! – крикнул кто-то.

– Извините, – произнес Мейкон, и опять у него в горле запершило. – Прошу простить мое волнение. – Его голос понемногу окреп. – Но это все… так неожиданно.

– Аминь! – заорал кто-то.

– Как это все произошло? Расскажи! – снова завопили в толпе.

Мейкон пробежался взглядом по человеческой массе, пытаясь угадать, кто задал вопрос, но увидел только море жаждущих лиц.

– Божьей милостью, – ответил он наконец.

Пусть шериф и нечасто посещал церковные службы, однако родился и вырос на юге и точно знал, что нужно говорить.

– Как и многие из вас, – продолжил он, – я не знаю, какое будущее уготовано нам с Эйвой. – Он сделал паузу, ожидая новых рукоплесканий, однако ответом ему была полная тишина, прерываемая лишь шарканьем ног или глухим покашливанием.

– Так что насчет твоей дочери? – выкрикнули из толпы.

– Моя дочь… – начал Мейкон, и его неуверенный голос разнесся окрест.

– Когда она придет в нашу церковь?

Мейкон покосился на Преподобного. Сейчас он его просто ненавидел. А заодно и себя за глупую наивность, за то, что вообще согласился разговаривать с этим человеком, вообразив, будто тот искренне желает ему помочь. Толпа ждала. Мейкон вновь оглянулся на Брауна. Люди проследили за его взглядом и в свою очередь уставились на Преподобного.

Преподобный Исайя Браун поднялся с кресла и направился к Мейкону. В своем отглаженном, вычищенном костюме он выглядел центром порядка в море хаоса. Подойдя, он положил одну руку на плечо Мейкона, а другой как бы невзначай прикрыл микрофон.

– Решать вам. Все будет так, как вы решите, обещаю, – тихо сказал он и убрал ладонь с микрофона. – Ну, так как? Вы присоединяетесь к нам, Мейкон?

В голове у шерифа на тысячу ладов завертелось слово «нет». Можно было просто взять и уйти. Или изобличить этого Преподобного. Послать всех куда подальше и вернуться домой к Кармен и Эйве. Но что потом? Не станет ли только хуже?

Мейкон не видел никакого выхода. Если он сейчас уйдет со сцены, церковь Брауна никуда не денется. А ведь имелись и другие, не говоря уже о прессе и эльдрихах всех мастей, только и мечтающих поставить на Эйве свои опыты. Никто из них не собирался сохранить Эйве ее детство, не желал оставить ее в покое. И Мейкону вновь подумалось, что если других выходов нет, то, может быть, этот – лучший? Может быть, ему надо закрыть глаза и нырнуть в этот шторм?