Николай Басов: Золото Росийской Федерации

Полуэскадрон его пошел веселее, не вполне размашисто, но рысью побежали даже кони в тачанке, а за ней, чтобы не отстать, зарысили и запряженные в телеги. Тачанка дребезжала, Шепотинник тут же подъехал и принялся хмыкать, как только он один умел. Рыжов догадался, повернулся к нему, заранее нахмурившись.

– Я что говорю, командир, пусть лучше этот тарантас с пулеметом кузнец отремонтирует. Ведь развалится… к лешему. – Для Шепотинника это было не ругательство, но этот… почти ординарец берег уши Борсиной. Рыжов оценил.

– Пока придется тебе его укрепить. Хотя я не понимаю, с чего? Мы же всего-то пару недель в походе, а до этого стояли, и что же, ты не сподобился тарантас подправить?

– Я – что? Я же не знал, ныне только и заметил.

– Вот-вот, – кивнул Рыжов многозначительно, хотя и сам не знал, что это должно обозначать, но на Шепотинника это впечатление произвело, как Рыжов и ожидал.

Он вообще пребывал в странном состоянии духа. С одной стороны, они явно и неуклонно приближались к окончанию задания, к его завершению. С другой, его выполнение почему-то для самого же Рыжова оказалось под вопросом. Почему – он и сам не знал, не понимал он разговоров Раздвигина и Борсиной, да и задания, как выяснилось, тоже не понимал.

Вот ведь получилось, свои прямые обязанности – воевать и уничтожать противника – он знал, и кажется, умел справляться, и то, что сотню Каблукова рассеял, тому доказательство. А если по-другому, если его обазанность найти золото – это почему-то удалялось… Делалось недостижимым, словно солнышко на горизонте, он и сам это чувствовал.

Роща, когда они в нее въехали, изменилась. Все было просто, деревья, кустики, и вдруг – какая-то тяжесть, неповоротливость мыслей, словно пелена упала на глаза, и на остальные чувства. Рыжов огделся. Люди вокруг него тоже изменились, стали суровыми, даже злыми. И лица у них изменились, тени легли под глазами, пропыленные рожи вдруг проступили едва ли не звериным своим воплощением, что с людьми, в общем-то, тоже случается, когда им плохо, или они чего-то бояться. А он не хотел этого, он неплохо относился к своим бойцам, некоторых даже уважал.

Выехали на полянку, перед ней странно покосившись, росла низкорослая и кривая сосенка, не то что северные красавицы. А главное, она росла не вверх, а в бок, будто ее корни были вывернуты ветром или взрывом, но она не упала, продолжала все же расти куда-то на юго-восток.

И поляна вокруг нее была кривоватой. Казалось бы, небольшая, из конца в конец все видно, но земля тут в центре образовала один из тех малых, незаметных холмиков, за которым можно было спрятаться при желании, и пока Рыжов на самый верх этого холмика не въехал, он конца своего полуэскадрона не увидел. А ведь оборачивался, чтобы найти Борсину.

Остановились, кони прядали ушами, вертели хвостами так, словно вокруг было полно мух, но их еще не было, рановато еще для них. Рыжов попросил Шепотинника привести к нему Борсину и Раздвигина.

Женщина вылезла из тачанки, кутаясь в свою шаль, хотя вечер еще не стал холодным, еще солнышко пригревало, пошла к нему вдоль строя всадников. Рыжов бы приказал привал, но не хотелось тут… «приваливаться». А потом он понят, хотя весь день думал о весне, о том, что вот и шинель можно скинуть, а тут, на этой поляне почему-то продрог до костей, будто ехал в мокрой шинели. Руки стали коченеть и колени выше сапог. А подвернутая нога разболелась адски, как у старика с подагрой какой-нибудь.

Борсина подошла, выпрямилась, чтобы поднять голову.

– Ты правильно угадал, командир, тут они и были, – сказала она ровно, без интониций.

Рыжов оторопел, как это – тут? И где – тут? К ним подскакал и Раздвигин. Он тоже ежился, но все же спешился, стал смотреть внимательней, кажется, Борсина ему уже сказала то же, что и Рыжову.

– Вообще-то, не видно, чтобы они тут копали, – признал инженер. – Пусть и зима прошла… Но тогда же земля была не очень поддатливая, глубоко они не могли все ящики уложить, да у них и лопат, поди, не было.

– Если Вельмар такой умный, как я о нем подозреваю, – сказал Рыжов, – он мог лопаты в телеги заранее собрать.

Раздвигин кивнул, соглашаясь, поправил карабин, переброшенный по-кавалерийски, прикладом под правый локоть, ствол над левым плечом. Он этот карабин как получил перед боем с каблуковцами, так и не расставался с ним. Пожалуй, даже патронами набил подсумок, который носил поверх своей шинели. Только шинель эта черная да фуражка с опускаемыми ушами и выделяли его среди остальных бойцов. Ну и конечно, у него шашки на боку не было.