Артур Мэйчен: Бэйсуортский отшельник

«Вам лучше отдать его мне, — сказал доктор. — Боюсь, тут что-то не так».

Мы молча вышли из аптеки. Доктор нес под мышкой бутылку, тщательно завернутую в бумагу.

«Доктор Хаберден, — позвала я, когда мы немного прошли, — доктор Хаберден!»

«Да», — откликнулся он, кинув на меня мрачный взгляд.

«Я бы хотела знать, что принимал мой брат по два раза в день в течение последнего месяца».

«Сказать откровенно, мисс Лейцестер, не имею понятия. Поговорим об этом у меня дома».

За всю дальнейшую дорогу мы не проронили ни слова. Когда мы вернулись к доктору, он попросил меня сесть и принялся расхаживать по комнате; его лицо выражало глубокую озабоченность.

«Ну что же, — сказал он наконец, — все это действительно крайне странно. Я разделяю вашу тревогу. Должен сознаться, что сам ничего не могу понять. Давайте не будем сейчас обсуждать все то, что вы рассказали мне вчера и сегодня, но факт остается фактом: в течение последних нескольких недель мистер Лейцестер подвергал свою нервную систему действию совершенно неизвестного мне лекарства. Повторяю, это совсем не то, что я выписал. Остается только одно — попытаться определить, что за вещество находится в этой бутылке».

Он развернул бумагу, осторожно высыпал несколько крупинок порошка на листок и некоторое время внимательно изучал их.

«Похоже на сульфат хинина, — сказал он. — Слоистая консистенция. Но понюхайте, как это пахнет».

Он протянул мне бутылку, и я поднесла ее к лицу. Запах был сильный, густой и тошнотворный.

«Я отправлю это вещество на анализ, — сказал Хаберден. — У меня есть друг, профессиональный химик. Тогда можно будет о чем-то говорить. Нет-нет, прошу вас, не надо опять о том, что вам вчера показалось. Я не могу этого слышать. И советую вам не думать об этом самой».

Вечером мой брат не пошел на свою обычную прогулку.

«Я уже перебесился, — сказал он со странным смешком. — Пора браться за работу. Немного юриспруденции — как раз то, что надо после такой дозы удовольствий».

Ухмыльнувшись, он отправился в свою комнату. Я заметила, что его рука по-прежнему перевязана.

Через несколько дней доктор Хаберден позвонил в нашу дверь.

«У меня никаких новостей, — сказал он. — Чамберса нет в городе, так что я знаю об этом веществе не больше вашего. Но я хотел бы видеть мистера Лейцестсра, если он дома».

«Он у себя в комнате, — сказала я, — я скажу ему, что вы пришли».

«Нет, не надо, я поднимусь к нему сам, и мы немного побеседуем. Я думаю, что мы придавали слишком большое значение этому случаю. Чем бы ни был этот порошок, он ведь помог».

Доктор пошел наверх. Стоя внизу, я слышала, как он постучал в дверь; она открылась и захлопнулась за ним. Затем я целый час ждала в полной тишине, которая под конец стала невыносимо гнетущей. Наконец, сверху долетел шум захлопнувшейся двери, и доктор спустился по лестнице. Я услышала в холле его шаги. У меня перехватило дыхание; мельком я увидела в зеркале свое побелевшее лицо.

Доктор подошел ко мне. В его глазах был неподдельный ужас. Одной рукой он оперся на спинку стула, и я заметила, что его нижняя губа нервно подрагивает. Перед тем, как заговорить, он издал несколько нечленораздельных звуков.

«Я видел этого человека, — сказал он шепотом, — я целый час провел в его обществе. Господи! И я еще жив и в сознании! Я всю свою жизнь имел дело со смертью, всю жизнь ковырялся в распадающихся остатках человеческой плоти. Но только не это! Нет».

Он закрыл лицо ладонями, словно хотел спрятаться от какого-то ужасного зрелища.

«Больше не посылайте за мной, мисс Лейцестер, — сказал он уже спокойнее, — мне нечего делать в этом доме».

Пошатываясь, он пошел прочь. Я некоторое время провожала его взглядом; он медленно шел к своему дому, и по его походке казалось, что он постарел на десять лет.

Мой брат оставался в своей комнате. Через некоторое время он позвал меня — я с трудом узнала его голос — и сказал, что очень занят и просит, чтобы обед оставили возле двери в его комнату. Я велела слугам выполнить его просьбу.

С этого самого дня для меня перестало существовать то произвольное умопостроение, которое люди называют временем: я жила в постоянном ежесекундном ужасе, механически выполняя все рутинные домашние дела и давая редкие распоряжения слугам. Иногда я выбиралась наружу, бродила несколько часов по улицам и возвращалась домой. Но где бы я ни была, дома или на прогулке, перед моим мысленным взором все время вставала запертая дверь комнаты на верхнем этаже, и я с содроганием ожидала мига, когда она откроется.