Наталья Иртенина - Ракурсы

Но зато в тот же момент я понял совсем другую, крайне важную для меня вещь. Мне даже показалось тогда, что именно к этому пониманию я и стремился в последние два года. Я четко осознал, что нет никакой надобности выяснять, кто такой «Я» на самом деле. «Я» реально не существует. Есть только нечто, принимающее разные формы – и все они абсолютно истинные, поскольку наделены способностью чувствовать, воспринимать и встраивать самих себя в некую концепцию, которую они называют «Я». Собственно, эта концепция и нужна для того, чтобы чувствовать, воспринимать и еще, может быть, иногда думать без риска слететь с катушек. То есть «Я» – это всего лишь предохранительная функция и, значит, неодушевленная абстракция. А как функция может быть кем-то?

Теперь мне было совершенно непонятно, как я мог столько времени искать ответ на столь бессмысленный, чудовищно абсурдный вопрос. Все оказалось настолько просто, что я, наверное, даже покраснел от стыда за былую свою наивную тупость. Впрочем, нет – то был не стыд (вообще-то я даже не знал, что это такое, и никогда его не испытывал), то было неописуемое, потрясающее чувство распирания. Меня пучило знание, мне сделалось невыносимо тесно в себе самом, в митькиной квартире, во всем мире. Я понял, что могу сейчас же взорваться, лопнуть, как мыльный пузырь, но эта мысль отнюдь не испугала меня. Напротив, это была очень веселая, смешная мысль, поскольку она принадлежала тому самому «Я», которое должно лопнуть и которого в действительности не существует и лопнуть оно, соответственно, не может.

Точно сейчас не помню, но, кажется, я тогда заорал, как резаный, от возбуждения и ринулся вон из комнаты, из квартиры, из дома, едва успев по пути прыгнуть в свои ботинки. Когда я вылетел на лестничную площадку, услышал позади отчаянный крик:

– Эй, подожди. Я с тобой.

Я не обратил на него особого внимания и ждать не стал. Перепрыгивая через четыре ступеньки, я скатился по лестнице вниз, выбежал из подъезда и быстрым шагом пошел по приснопамятной улице Бакунина.

Было, наверное, раннее утро. На улице никого – ни людей, ни машин. И поэтому, пройдя метров пятьдесят, я очень удивился, услышав сзади внезапный автомобильный взвизг, скрежет и человеческий вопль, а затем мощный рев движка и звук набираемой скорости.

Я оглянулся и в тот же миг мимо меня пронеслась черная «Волга» с затемненными стеклами и без номеров. Я смотрел ей вслед секунды две, после чего она, никуда не сворачивая, вдруг исчезла, как будто была натуральным привидением. Просто испарилась на ровном месте. Тогда я снова обернулся и увидел что-то лежащее на дороге. Издалека я не мог хорошо рассмотреть, что это такое, и подошел поближе.

Это был тот парень, который хотел застрелиться и чей крик я услышал на лестнице. Я узнал его по клетчатой майке и зеленым штанам – от головы осталась только кровавая лепешка. Возле ног его растеклась, как мне показалось сначала, какая-то прозрачно-белесая слизь. И только присмотревшись внимательней, я понял, что это такое и почему парень попал под колеса. Это была большая, частично размазанная по асфальту медуза с каким-то бледным рисунком на спине. Парень поскользнулся на медузе, невесть откуда здесь взявшейся. И голову ему расплющила тоже невесть откуда вынырнувшая и черт знает куда и как пропавшая черная тачка-привидение.

Мне стало страшно. В воздухе отчетливо запахло жутью.

Я вспомнил его слова, сказанные после того, как он попросил пистолет, чтобы застрелиться: «Мерзкие, скользкие медузы…»

И рванул на спринтерской скорости прочь от проклятого места.

Где-то через неделю, после того, как у меня перестали трястись руки, я отыскал и со всей тщательностью трижды перепроверил дом № 11 по улице Акунина.

Дверь квартиры № 58 открыл непроспавшийся с виду, но при этом со строгим взглядом парень. Лет ему можно было дать сколько угодно – от восемнадцати до сорока. На нем были черные штаны и оранжевая жилетка, надетая на голое тело. Почему-то это очень походило на униформу, и я подумал, что где-то уже видел такую.

– Здрассьте, – сказал я. – Я от Джокера.

Униформист быстро цапнул меня за плечо, втащил в квартиру и захлопнул дверь.

– Мне нужен Лоцман, – я решил брать быка за рога, чтобы сразу же прояснить все возможные иронии судьбы, если таковые будут иметь место.

– Так-таки и нужен? – с непонятной мне желчностью в голосе спросил парень.

– Да.

Я вспомнил, где видел эти оранжевые жилетки. Это была универсальная одежда из категории «Мода для народа», и носили ее преимущественно дорожные рабочие обоего пола. Долго думать о причинах ее появления на шаманской хате я не стал. Может, они здесь исповедуют братание с пролетариатом, а может, это знак побратимства с тибетскими монахами – какая разница?