Владимир Демичев - Хранитель детских и собачьих душ

– Оставьте каноны теоретикам, – вздохнул врач, щекоча любимую бородавку кончиком ногтя, длинного, розового, острого, как скальпель, который только что держала эта рука.

– Каждый охотник желает знать… собственно, белая горячка – жуткая вещь. В отдельных случаях она может выступить катализатором кризисного процесса.

– Но он же не пил, – с сомнением возразил веснушчатый, раздумывая, удобно ли будет закурить при старшем товарище.

– Что мы знаем об этом мире? – горестно подражая водевильному тенору, пропел врач, подмигнув своему замутненному отражению. Бородавка согласно качнулась.

Прежде чем отправить в полет своего бывшего напарника, санитар Мирча высморкался и отер нос, прижавшись на миг лицом к костлявому плечу. Других выражений чувств не последовало. По причине скверной погоды возле «козла» находились лишь Мирча и веснушчатый.

– Ну… – сказал Мирча.

– Ага, – подтвердил готовность веснушчатый и столкнул камень. Сергеев и еще два обезжизненных солдата взмыли вверх, взмахнув рукавами-крылами, и упали в грязь.

Яма знала, что все так и будет.

Пришел черный вечер, такой же, как и предыдущий, такой же, как все прочие вечера. Солнце пока не торопится уйти за горизонт, тщательно слизывая розовым языком дворняжки все светлые пятна. Постепенно, неохотно, деревья и дома отдают белое тепло, натягивая на себя свои тени, закутываясь в синевато-серое ОСТЫНЬ.

Время детей заканчивается. Нет, они вовсе не торопятся спать, они визжат и носятся как угорелые, маленькие чертенята, раскаляя асфальт звонким «тра-та-та-та» сандалий. Они стремятся сжечь свою энергию полностью, истратить все до копейки – вся жизнь впереди, незачем экономить. Сейчас, мама, еще минуточку! Наконец, загнанные суровой родительской рукой в дом, неугомоныши успокаиваются, глотают ужин и подзатыльники и уходят в сон, как в прохладную чистую воду, мгновенно, без колебаний.

Настало время взрослых. Они приходят с работы и расслабляются в компании с бутылкой или телевизором, или в ссоре с дражайшей половиной, или в драке с соседом. В сумерках особенно приятно бить морду, синее незаметно на синем, а вся энергия уходящего дня, скопившаяся в кистях рук, требует непременного выхода, напоминая о себе покалыванием в кончиках пальцев. Так хочется ударить чем-нибудь обо что-нибудь – хотя бы костяшками домино об стол! Недаром индийские мудрецы учат, что энергия не должна застаиваться, но должна свободно течь сквозь чакры. В этом залог здоровья и долголетия. Итак, каждый половозрелый член общества имеет возможность вечером отвлечься от ежедневной рутины и предаться любимому хобби.

Тимофеев любил черное. Его излюбленным занятием было наблюдать за тем, как сумерки перекрашивают людей в черный цвет. При этом он искренне верил, что по ночам люди поддаются своей второй, незаметной при дневном свете сущности, отбрасывая в сторону мораль и нормы социума, как змея – старую кожу, и надевают звериную личину. Тимофеев видел черный цвет во всех областях жизни, он жил ради того, чтобы констатировать факты озверения людей. Возвращаясь вечером домой, в тесную однокомнатную квартиру на пятом этаже многоэтажки, где он жил один, Тимофеев весело насвистывал, предвкушая очередное развлечение. Наспех поужинав и смыв с себя грязь, он занимал пост у окна и ждал сумерек. Когда дома окрашивались в темно-лиловый цвет, вот как сейчас, он доставал из шкафа бинокль, хороший, цейсовский, и вглядывался в окна напротив.

Так он узнавал немало интересного о ночной жизни. Ссоры и драки соседей доставляли ему не меньше удовольствия, чем случайно подсмотренные эротические сценки. Своей жизни у него не было, да это было и неважно. Подобно тому, как скальпель хирурга вскрывает белую, гладкую плоть, выпуская наружу поток черной крови и внутренности, Тимофеев обнажал людей, вскрывая их черноту. Иногда ему даже казалось, что его бинокль обладает некой волшебной силой, способной заставлять людей творить такие вещи, на которые они не решились бы при свете дня. Но бывало и по-другому. Тщетно проторчав у окна несколько часов и так и не насытив свое любопытство подходящими сценами, Тимофеев мрачнел и ложился спать в прескверном расположении духа. Когда же ему везло и он мог лицезреть жестокую или непристойную картину человеческих страстей, Тимофеев так и лучился счастьем.

Конечно, так было не всегда. Когда-то давно у него была семья, были друзья, но все это облетело, как пух с тополей. В конце концов остались лишь ночные бдения у окна с биноклем в руках, своего рода рыбалка. Долгое ожидание поклева, и вот – о, радость! Рыбка дергает леску! Муж– пропойца ли лупит бедную жену, или страстная парочка в экстазе сверкает голыми сплетенными телами – его устраивало все.