Пришлось сперва ехать к Бороздину, отбиваться от его хмельного назойливого гостеприимства, требовать фонарь и помощников. Потом они брели в темноте вдоль озера. Искали лодки, осматривали их. Ближе к рассвету кто-то из бороздинской прислуги вспомнил, что дальше на берегу есть домишко, а возле него пара лодок, которые хозяин сдает летом дачникам за умеренную плату.
— Да разве всех упомнишь? — хмурил лоб заспанный лодочник, зябко переступая босыми ногами на влажном песке. — А утопленницу я тую не видал. Лодки вона стоят — идите смотрите. Господина с усами если покажете, может, и признаю, а так нет. Много их тут — и с усами, и без, и все с барышнями, а то и не с одной.
Галстучную булавку Криницын нашел — застряла в щели между досками, только потому и уцелела. Что это именно та булавка, подтвердили ювелир и бывшая невеста господина Залесского. Нашлись свидетели, которые видели, как вечером 6 июля Анна Андреевна шла к озеру под руку со статным мужчиной лет тридцати. Лодочник признал в нем Залесского.
И хотя адвокат Залесского проявил невероятное красноречие, суд признал его виновным в смерти девицы Снетковой. Соседка Снетковых по даче Татьяна Львовна подтвердила, что Залесский ухаживал за Анечкой, а после бессовестно бросил. Всплыло и то обстоятельство, что финансовые дела господина Залесского были сильно расстроены по причине нескольких неудачных операций на бирже, а потому женитьба на богатой была для него делом первостепенной важности. Бесприданница Анюта смешивала все карты. Залесского осудили.
А Криницын еще не один месяц гадал, что же случилось с ним той июльской ночью. Наваждение на него нашло, чары водяного подействовали или провидение господне от чего-то хранило, но с тех самых пор он с трепетом избегал камышинского озера.
Тишину душной летней ночи оглашали пьяные крики, заливистый смех и женский визг. Следователь Криницын, утомленный, на нетвердых ногах брел в обнимку с незнакомым пехотным офицером. Компания добралась до воды. Шумно занялся огромный костер, сложенный по камышинской традиции на самом берегу. Приняли еще по рюмке и потянулись к воде, сбрасывая одежду.
Криницын изрядно выпил сегодня и уже плохо соображал, где он и что здесь делает. Просто шел на заплетающихся ногах за толпой голых нескладных тел. Плюхнулся в воду, побарахтался и поплыл прочь от голосов и огней. И как его угораздило встретить вчера у Пассажа этого беспутного Бороздина? Ведь обещал жене быть дома после службы. Он с трудом припомнил, что вроде отправил жене записку с посыльным из лавки. Или только собирался отправить? Криницын рассердился на самого себя, тряхнул головой, нырнул, выплыл и решительно направился к дальнему берегу.
Здесь он с трудом выбрался, сделал на дрожащих ногах несколько шагов, упал без сил в траву и тотчас заснул.
А проснулся резко, словно на него опрокинули ушат ледяной воды.
— Здравствуй, — раздалось над ухом. Голос тихий, ласковый, но от этого голоса ледяные мурашки побежали по всему телу.
Шея вдруг стала деревянной, так что он с трудом повернул голову.
— Давно тебя ждала, а ты все не шел. Неужто забыл?
В оцепенении он смотрел на хрупкую фигуру в белом, как туман вокруг, платье, на пальчики ног, сбивающие серебристую росу, вглядывался в бездонную глубину глаз, в нежные очертания губ. Он узнавал и не узнавал знакомые черты.
— Что же ты молчишь? Ведь узнал же? Узнал?
Криницын по-медвежьи завыл, пытаясь разлепить сомкнутые судорогой губы. Не выходило. Она проследила за его потугами и рассмеялась серебристым холодным смехом.
— А ведь ты погубил меня. Сперва пожалел, а потом погубил. Овладел мной беззащитной, а потом испугался. — Русалка поднесла к лицу белые хрупкие пальчики. — Помнишь, как я умоляла тебя, чтобы пожалел меня? А как безжалостно ты волок меня к воде? Неужто не помнишь? Видишь, не заживает никак в том месте, куда ты ударил камнем. Он веслом, а ты камнем.
На жемчужно-белой коже зиял провал, как будто это место было измазано сажей.
— Видишь, кровь все не смывается? — Она потерла рану. — Больно было, страшно, а теперь еще и холодно. — В голосе ее послышалась мольба: — Согрей меня, пожалей, как тогда. Приголубь меня, горемычную, раньше времени с солнышком расставшуюся. — Прозрачные слезинки скатились по щекам. — Пожалей, миленький. Ведь я молодая совсем была, еще и не жила вовсе, радости в жизни почти не видела, а ты меня…
Она протянула к нему тонкие руки, прижалась всем телом, и он почувствовал, как зимняя стужа заползает в сердце. «Жить, жить», — застучало в виске. Наконец с хриплым рыком он стряхнул ее с себя, но вскочить не успел.
Читать дальше