Дэвид Боукер - Отходная молитва

— Папа! — позвал ребенок Лаверна.

У Вернона от волнения обмякли ноги.

Забыв о Принсе, забыв обо всем на свете, он бросился к мальчику и, подхватив его на руки, ощутил небывалую радость от прикосновения к детскому тельцу — оно казалось живым и теплым, от него пахло тальком и липкими леденцами. Казалось, он воссоединился с собственной плотью. На какое-то мгновение Лаверн забыл о своих терзаниях — в руках у него был сын!.. Но в следующую секунду Том исчез, и Лаверн остался стоять, обнимая воздух.

Из горла его вырвался сдавленный крик. Лаверн закачался, будто тело пронзила стальная рапира. Хватая ртом воздух, он рухнул на колени. Принс медленно подошел к алтарю.

— Магия, Лаверн. Прошлое, ставшее настоящим. Дух, облеченный плотью. Я в любое время мог бы вернуть тебе мальчика. Он мог бы навещать вас с Донной каждый день. И, главное, он ничем бы — ни видом, ни голосом, ни поведением — не отличался от вашего настоящего сына. И я обещаю тебе это, если ты немедленно признаешь свое поражение.

Стараясь побороть искушение, Лаверн уткнулся лицом в ладони. От них еще исходил запах сына. Из горла Вернона вырвался вопль бессилия и горя, и дрогнувшим голосом он произнес:

— Это наваждение…

— Наваждение или нет, какая разница? Ведь он ничем не отличается от твоего сына.

Лаверн промолчал и лишь плотно смежил веки.

— Ну так что? — донесся голос Принса. — Договорились?

И вновь гнетущее молчание. Не поднимая глаз, Лаверн произнес:

— Никогда и ни за что я не преклоню перед тобой головы.

— Что ж, тогда говорить нам не о чем, — промолвил Принс. — Ты храбрый человек, но, увы, при этом довольно глуп. Прощай.

Лаверн несколько мгновений тупо смотрел на землю — перед его мысленным взором все еще стоял сын. Затем, полный решимости отомстить американцу за это последнее свое унижение, он заставил себя встать. Но Принса уже нигде не было, Вернон стоял один посреди руин — треснувших колонн и арок средневекового аббатства.

Лаверн вернулся в больницу. Там его поджидал очередной удар — жены в палате не оказалось. Ее кровать стояла пустая, а молоденькая медсестра-практикантка деловито меняла постельное белье.

— Где она? — потребовал ответа Лаверн.

Девица растерянно замигала, явно не зная, что сказать.

— Я хочу знать, где моя жена.

— Сейчас спрошу старшую медсестру, — испуганно произнесла практикантка.

Внутри у Лаверна все похолодело. Он направился вслед за девушкой в соседнее помещение за непрозрачной стеклянной дверью, где располагался пост медсестры. Старшая медсестра оказалась невысокой крашеной блондинкой. Увидев их, она оторвала взгляд от каких-то бумаг. Практикантка тут же вернулась к своим обязанностям, а Лаверн сбивчиво объяснил цель своего визита. Медсестра только продлила его агонию, предложив ему стул. Лаверн отказался.

— Мне нелегко вам это говорить…

Лаверн приготовился к худшему.

— Что? Что?

— Боюсь, что сегодня утром состояние миссис Лаверн резко ухудшилось. Профессор сказал, что мы не имеем права рисковать… Миссис Лаверн стало совсем плохо и…

Лаверн отказывался верить своим ушам — неужели все врачи такие растяпы? И кто вообще допускает их к работе?

— Я спрашиваю, каково ее состояние?

— Она на аппарате искусственного дыхания.

— Значит, она все-таки жива?

— Да-да, — произнесла медсестра таким тоном, будто это был довольно спорный вопрос.

Она отвела Лаверна в палату интенсивной терапии. Донна лежала на последней из восьми коек. Лаверн придвинул к кровати уродливый пластиковый стул и сел рядом с женой. Медсестра опустила занавеску и оставила их одних.

Лаверн сидел рядом с Донной, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию и попискиванию электрокардиографа. Подключенная к аппарату искусственного дыхания, перед ним лежала женщина, которую он любил: лицо бледное и безжизненное, тело скорее мертвое, чем живое. Лаверн сидел рядом с Донной, глубоко в сердце лелея надежду на ее воскрешение.

Вскоре он ощутил легкое головокружение, неизменно предшествовавшее его бестелесным прогулкам. Лаверн воспарил к потолку, только вместо потолка оказалась черная бесконечная бездна. Донна покоилась прямо под ним. Одна — ни кровати, ни респиратора. Она парила в пустоте, лежа на спине, а тело ее обвивали три уродливые фигуры. Одна из них обняла ее за ноги, две другие — с боков. Эта зловещая композиция парила в воздухе, окруженная собственной бледной аурой и мертвенной тишиной. Ни движения, ни звука.