Дэвид Боукер - Отходная молитва

— Я Эдисон, — протянула Эдисон. — А это мой папа, — добавила она, чего Лаверн никак не ожидал.

— Привет, Эдисон, привет, папа! — С этими словами Боб протянул им белые пластиковые стаканчики с глинтвейном, от которого исходил аромат специй. — Кстати, не выбрасывайте стаканы, а то они у нас кончаются.

Музыканты, одетые в средневековые костюмы, заиграли старинную музыку; похоже, музыка была настоящей, а не фонограммой. Перед оркестром вышла приятная полная блондинка — к таким Лаверн питал слабость — и запела чистейшим сопрано:

Эдисон подошла поближе к оркестру, оставив «папочку» на растерзание Бобу.

— Вам, наверное, интересно, что здесь происходит, — обратился тот к Лаверну, которому, откровенно говоря, было все равно. — Видите ли, когда три года назад я понял, что война — величайшее в мире зло, что она источник всех и всяческих страданий, то организовал движение "Англиканцы Йорка за мир". Только, пожалуйста, без шуток, я уже их наслушался. Например, известно ли вам, что основная причина голода — это войны? И мы сегодня собрались здесь не только для того, чтобы повеселиться. Каждый час мы устраиваем паузу для молитвы и созерцания. Мы молим Бога изменить мир к лучшему. Видите ли, Христос пребывает не только в христианах. Он повсюду; он там, где людей объединяет радость молитвы и, самое главное, любовь. Так что спасибо, что вы пришли. И кто знает, может, после сегодняшней ночи вы вступите в наше братство. В любом случае благослови вас Господь! Мы еще поболтаем с вами попозже.

— С удовольствием, — отозвался Лаверн.

К счастью, Боб выпустил его из своих любвеобильных объятий и теперь обслуживал другого клиента.

Лаверн подошел к эстраде и встал рядом с Эдисон. Она улыбнулась ему и взяла за руку.

Песня закончилась под вежливые аплодисменты, музыканты заиграли что-то более веселое. Эдисон и Лаверн, прислонившись к колонне, продолжили беседу.

— Ну как, тебе лучше?

— Да, папуля, — хихикнула она, — извини. Сама не знаю, кто меня за язык дернул.

Лаверн шутливо приставил ей к подбородку кулак.

— Да нет, знаю, — продолжала Эдисон, — это все из-за того бродяги на улице. Из-за того, как ты с ним разговаривал. Ты делаешь вид, будто тебе ни до чего нет дела, но ведь это не так. Представить не могу, чтобы ты причинил кому-то боль.

— Не стал бы утверждать, — буркнул Лаверн, вспомнив, как в свое время ему хотелось изувечить Болтонского Душителя. Лишь с трудом он подавил тогда в себе ярость. Пусть ему еще спасибо за это скажут.

— Это был кто-то из людей Принса, — произнесла Эдисон.

— Кто? Тот бомж? Почему мне ничего не сказала? А я еще дал ему три фунта!

— Нет, ты не понял. Это действительно был бездомный бродяга, и ему требовалась помощь, Принс заставляет таких людей плясать под свою дудку.

— И тебя в том числе?

— Ну, я-то могу сама о себе позаботиться. А этот тип на улице наверняка и ручку с пером в жизни в руках не держал.

Лаверн отхлебнул вина.

— В стране полно бездомных. Не знаю, кто в этом виноват. Но раньше такого не было.

— Они лишены всего на свете, — продолжала Эдисон, — а будет еще хуже. Ни больниц, ни пособий, ни работы. Вновь грядут Темные Века, и Хьюго мечтает стать их властелином.

— Тоже мне властелин!.. Прохвост.

— Ну не скажи. Он настоящий черный кахуна.

— Черный кто? Кахуна?

— Именно. Но истинные кахуна не такие, как Хьюго. Испокон веков это были жрецы и целители. Святые люди.

Эдисон порылась в просторных карманах и извлекла откуда-то из-за подкладки порядком потрепанную книженцию в мягкой обложке.

— Как эта женщина, которая подписала мне ее на память.

Эдисон протянула книгу Лаверну. Тот взглянул на обложку. На ней красовалась пальма, а поверх крупными буквами заголовок — "Моя жизнь кахуны". Ниже значилось имя автора — Бабуля Мэй.

— Видишь, подпись самой Мэй, — с гордостью произнесла Эдисон, — она просто чудо. Исцеление жизни берет свое начало в древней гавайской религии хуна. Если хочешь избавить себя от всякой второстепенной дребедени и сразу докопаться до истины — прочти эту книгу!

— А если мне не хочется ее читать?

Эдисон явно обиделась. Лаверн осознал, что она только что предложила ему самое бесценное свое сокровище, а он так бесцеремонно отказался.