Линкольн Чайлд - Обсидиановый храм

Она склонила голову. Событие , как она знала, представляло собой трагическое происшествие, которое случилось с ним еще в детстве, и которое – помимо всего прочего – оставило его практически слепым на один глаз.

– Я цепляюсь за память о цветах. Но когда я вхожу сюда , и меня окружает этот монохроматический свет, то я могу каким-то образом мельком увидеть цвета, по которым так отчаянно скучаю. Мое боковое зрение улавливает какие-то эфемерные вспышки цвета.

– Но как?

Он развел руками.

– Эти панели представляют собой цельные куски отполированного минерала, который называется обсидианом. Вулканическим стеклом. Взаимодействуя со светом, он проявляет некоторые специфические свойства. Когда-то я проводил исследования касательно влияния света и звука на организм человека, и это место – один из моих результатов.

Констанс снова огляделась. Утреннее солнце освещало только одну сторону храма, и его прохладный и серый рассеянный свет, казалось, шел извне, но в то же время ниоткуда. Противоположная сторона храма была темной, но не черной. В комнате не присутствовал ни чисто белый цвет, ни чисто черный – все пространство было погружено в бесконечные градации серого.

– Итак, это твой обсидиановый храм.

– Хм, обсидиановый храм… какое необычное название. Да, его определенно можно называть и так.

– А как его называешь т ы ?

– Мой Толос.

– Толос . Как храм-ротонда в Греции?

– Точно. Мой построен по размерам небольшого Толоса в Дельфах.

Диоген замолчал, а Констанс довольствовалась тем, что просто стояла и поглощала захватывающую безмятежность и красивую простоту пространства. Тишина окружила ее, и она почувствовала, что впадает в некую своеобразную задумчивость, призрачное состояние небытия, где ее самосознание начало растворяться и рассеиваться.

– Пойдем.

Она глубоко вздохнула, возвращаясь к реальности, и спустя пару мгновений оказалась на улице, моргая от яркого света, ошеломленная нахлынувшей на нее волной цвета.

– Продолжим экскурсию?

Констанс взглянула на него.

– Я… чувствую себя немного дезориентированной и хотела бы вернуться в библиотеку, чтобы отдохнуть. Позже, если ты не возражаешь, я бы хотела прогуляться одна.

– Конечно, – ответил Диоген, разводя руками, – остров в твоем полном распоряжении, моя дорогая.

Диоген отдыхал в своей гостиной на втором этаже, когда услышал, что Констанс тихо спустилась по лестнице, ведущую от ее апартаментов, открыла заднюю дверь и миновала веранду. Она шла очень тихо, но слух Диогена был неестественно острым, и он смог проследить за ее передвижениями ориентируясь только лишь по звуку. Он поднялся и выглянул в окно, и через мгновение увидел, что она направляется по тропинке к южной оконечности острова.

Она во многом напоминала ему дикое животное: возможно тигрицу, или даже мустанга. Укрощение такого животного должно происходить с бесконечным терпением, мягкостью и добротой. И, как при укрощении дрессировщиком тигрицы, принуждение в любом виде может стать для него фатальным. Он все еще был поражен тем, что завоевал ее – по крайней мере, частично – уговорил покинуть особняк Пендергаста, где она прожила почти всю свою долгую жизнь, и сумел привести ее сюда. Он чувствовал, что именно сейчас начинает сбываться его самая заветная мечта, и его самая потаенная фантазия. Но до полного приручения было еще далеко. Сейчас настало самое хрупкое время – момент, когда, из-за любой мелочи, его тигрица могла сорваться с поводка.

Самое важное условие при обращении с дикими животными – это давать им свободу. Ни в коем случае не стоит загонять их в угол, или сажать в клетку. Укрощение должно происходить изнутри, а не снаружи. В его случае это было соблазнение, а не завоевание. Констанс охотно сплела бы свои собственные узы, свои собственные ограничения и навязала бы их себе сама – это был единственный способ, благодаря которому все его предприятие могло бы сработать. Его главной приманкой, конечно же, был эликсир. Когда она начнет ощущать в своем теле его омолаживающие эффекты… именно тогда, как он надеялся, в их отношениях настанет поворотный момент.

Теперь, когда она покинула дом, он обратил свое внимание на небольшой поднос, который принес ему Гурумарра и на котором лежало одно единственное письмо, прибывшее в почтовую ячейку, находящуюся на Ки-Уэст. Взяв перламутровый нож для вскрытия писем, он аккуратно разрезал сначала более крупный внешний служебный конверт, а затем лежащий внутри него конверт поменьше, и извлек из него лист дешевой бумаги. Письмо было написано мелким, четким, острым почерком. Он с радостью отметил, что приветствие отсутствовало, впрочем, как и подпись отправителя с обратным адресом, но он прекрасно знал, кто именно ему написал.