Мария Барышева - Последнее предложение

— Это книга… Не может же так быть… Это книга…

Он поднял голову и пристально посмотрел на Риту, и Роман тотчас молча шагнул в сторону, так что взгляд Валерия уперся ему в грудь. Он совершенно не представлял себе, что будет делать, вздумай сейчас Нечаев наброситься на девушку. Но Валерий отвернулся, и все еще сидящий в кресле Денис тотчас задумчиво сказал, покачивая свесившимися с подлокотника ногами:

— Вот и закончился этот нелепый детективчик — вроде яркий, а на фоне остального почти незаметный. Занимательная история, вполне годится для отдельной книги, а коснулась лишь краем, и всем наплевать, кто кого убил и за что. В Аркудинске таких историй доверху — путаный-путаный клубок, и если начать его распутывать — хватит на целую библиотеку. Жаль, что такой возможности уже ни у кого не будет.

А ты, Ромка, зря вмешался. Хороший был персонаж, сильный, жадный, без всяких сентиментальностей… не в пример тебе и, уж тем более, Валере, который мне уже порядком надоел! Честное слово, будто я ее придумал! У Ритки бы такая не получилась. Мои персонажи всегда были живыми, а ее книги населены слюнявыми мертвецами. Нет… даже не мертвецы — схемы, которые только и умеют, что красиво говорить…

Нечаев, вздрогнув, повернулся, легко вскочил на ноги и одним прыжком оказался возле кресла. Денис недовольно скривился и сбросил с подлокотника одну ногу, стукнув о паркет каблуком ботинка.

— Опять начнешь хватать за горло, старлей?.. Не надоело? А может мне тебя схватить? Опять, а? Тебе понравились ощущения? Понравилось быть куклой? Понравилось быть моим?

Валерий протянул к нему окровавленные подрагивающие пальцы, сжал их в кулак, и его лицо затряслось. Потом он наклонился, уперевшись ладонями в подлокотники, так что оказался нос к носу с Лозинским, и сказал почти шепотом, так что Роман едва разобрал слова:

— А, наверное, больно было подыхать с раскуроченным брюхом, а? Как же так — был такой неуловимый, а какая-то продавщица тебе кишки выпустила?

Глаза Дениса полыхнули ослепительной зеленью, и он, зашипев, оскалился двумя рядами острейших зубов. Вытянувшиеся молочно-белые когти с треском пропороли обивку кресла, и кожа Лозинского пошла рябью, будто под ней извивались змеи.

— Придержи язык! — проревело существо густым басом, привставая в кресле, и Рита, тихо ахнув, дернулась назад и стукнулась о книжный шкаф. Нечаев улыбнулся ему в лицо — мертвенная улыбка-полумесяц, больше подходящая выбеленному солнцем и ветром черепу, нежели живому человеку, после чего выпрямился и отошел к Майе. Снова опустился рядом, осторожно пригладил растрепавшиеся каштановые волосы и прикрыл податливые веки, спрятав остывающее в карих глазах изумление. Роман осторожно коснулся его плеча, и Валерий вяло дернул им, сбрасывая его руку.

— Да… я понимаю… не книга… — тускло сказал он. — Что за бред?.. Я убил Майку… Я убил Майку, — размеренно повторил Валерий, словно вслушиваясь в то, как звучит каждое слово.

Роман молча подтолкнул ногой нож, напоминая о нем, и Нечаев кивнул, коснувшись кровоточащего пореза на шее.

— Знаю… все знаю… но ты, Рома, лучше не л-лезь ко мне… — его ладонь с силой хлопнула по паркету. — Я любил эту суку! Я и сейчас… — он судорожно сглотнул, потом резко поднялся. — Всего ненамного нас опередила… Мы шли с Шевелевского, а она, наверное, с другой стороны острова подошла… потому и не заметила нас, потому и… — Валерий взглянул на пистолет в руке Савицкого, потом судорожно охлопал себя по карманам и вытащил сигареты. — Сидеть здесь… обоим здесь… мне нужно людей увезти. Я должен увезти людей…

— Каких людей? — одними губами произнес Роман и обернулся к покачивающимся оконным створкам, за которыми бушевал ветер. — Ты что — привез их сюда?

— Я? — уголок рта Нечаева дрогнул. — Меня самого привезли. Смотрел и слушал… все…

В этот момент за дверью послышался легкий стук каблуков, и чье-то приглушенное бормотание:

— Да что тут — вымерли все что ли? Бери, что хочешь?

Роман и Валерий моментально передвинулись, загораживая труп, и когда человек уже заглянул в комнату, Роман сообразил, что ему следовало не прятать Майю, а спрятаться самому — причем как можно дальше. Но было уже поздно — человек, появившись в дверях, удивленно посмотрел на него, но в этом удивлении Роман не ощутил ни доли страха — одно лишь сплошное любопытство. Заглянувший оказался хрупкой девчонкой лет двадцати-двадцати двух, с очень короткими обесцвеченными волосами, большеглазой и большеротой, чем-то напоминающей взъерошенного, долгое время недоедавшего воробья. Ее лицо было исполнено предельного негодования и, судя по изменившемуся направлению ее взгляда, адресовано оно было исключительно Нечаеву.