Мария Барышева - Последнее предложение

— М-да, — протянул Роман, ошарашено оглядываясь. — А больному-то был нужен покой… Это для рыцарских собраний или для медитации?

— И для того, и для другого, — неохотно ответила Рита, шлепнув ладонью по темной столешнице. — На все это есть покупатель, часть статуй и доспехов я уже продала… а вот оружие… Никак не решусь. Иногда я вызываю специалиста, он приводит его в порядок. Оно замечательное, правда? То-то, ты смотришь на него, как малыш на сладости. Хочешь, подарю один?

— Ага, вон тот, двуручный, отвезу его домой в трамвайчике, пройдусь по двору с задумчивым видом, отрабатывая удары на окрестных березках и соседях, — Роман хмыкнул, гася окурок в пепельнице, кстати оказавшейся на каминной полке. — Подари мне лучше пачку сигарет, дитя, а без меча как-нибудь обойдусь — пока, во всяком случае.

— Идем, — Рита отвернулась, — терпеть не могу это место! Я тебе покажу кое-что другое. Мне чертовски хочется в душ, а тебе надо не только в душ, но и в постель и спать… но я должна… Ты как?

— Перестань меня все время об этом спрашивать.

Выходя, он невольно обернулся, оглядел мечи еще раз, потом бросил взгляд в глубину зала. Казалось, что и божества, и чудовища провожают его своими мраморными взглядами, а в жутковатом оскале ши-цза чудилось некое разочарование оттого, что Роман покидает комнату, так и не оказавшись в непосредственной близости от ее острых зубов.

Рита быстрым шагом миновала две комнаты и решительно толкнула дверь в третью, потом поманила его рукой.

Он ожидал, что здесь окажется еще один зал, но комната, открывшаяся его глазам, вероятней всего недавно была рабочим кабинетом, совмещенным с библиотекой. Но теперь здесь царил совершеннейший разгром, всюду валялись книги, возле опрокинутого кресла лежал разбитый монитор, в экране которого зияла огромная дыра. На столе стоял системник со страшно исцарапанным корпусом, со столешницы свисала «мышка», а чуть поодаль лежала сломанная пополам клавиатура. Пол был засыпан полусожженной бумагой, всюду валялись обгорелые карандаши и ручки, а в углу громоздилась груда оплавленных клавиатур и компьютерных мышек. Оконное стекло было разбито, словно в него швырнули чем-то большим и тяжелым, и можно было не спрашивать, чем именно. В комнате висел застарелый запах гари.

— Здесь был пожар? — удивился Роман. — Ты же сказала, что просто разбила компьютер… Так ты его еще и подожгла?

— Нет. Просто он не дает мне больше писать, — Рита показала ему свои пальцы, покрытые пятнами от ожогов. — Я не могу больше написать ни строчки. С тех пор, как я поняла, что не могу ее уничтожить, я… пыталась ее исправить, переписать, изменить конец… но это невозможно. И теперь не только потому, что он возвращает все обратно. Вот уже несколько дней… стоит мне попытаться… все горит, — она уронила руку, — все горит… как будто я снова в… — Рита замолчала, глядя в разбитое окно и обхватив себя руками, и Савицкий понял, что продолжения не будет. Он поднял кресло и опустился на него, пристально глядя на ее напряженную спину, обтянутую Нечаевской рубашкой.

— Как будто ты снова в том доме? В избушке, которая сгорела?

Рита резко повернулась и ожгла его взглядом, потом покачала головой.

— А вот это, Рома, было совсем некрасиво. Ты следил за мной.

— Я беспокоился, — ровно ответил Роман, и в ее глазах слегка посветлело, что-то заискрилось — и пропало. — В том доме сгорели дети — давным-давно. Ты знала кого-то из них?

Рита подошла к столу и забралась на столешницу с ногами. Села, потом как-то скучающе посмотрела на системник и двумя руками небрежно столкнула его на пол. Компьютерная мышка улетела прочь, увлекаемая сидящим в гнезде шнуром, и из-за стола раздался грохот. Роман чуть дернул губами, но ничего не сказал. Рита как-то ехидно улыбнулась в ту сторону, куда улетел системник, потом повернула голову, улыбка стекла с ее лица, и оно стало безжизненным. Полурасплетшаяся влажная коса свесилась ей на грудь.

— Я не просто знала их. Я была там, с ними. И Денис тоже там был. Одна из девочек была нашей одноклассницей, а еще одна и двое мальчишек — с соседнего двора. Нам было по десять лет — знаешь, какой это возраст — хочется приключений, свободы, гулять, сколько вздумается… Нам дико хотелось заночевать в лесу, на природе, рыбачить, разводить костры… ну, ты же сам должен помнить, как это было?

— Смутно, — отозвался Роман, большую часть своего детства проведший исключительно на реках, в лесу, рыбача и разжигая на ночь костры. — Так вы удрали из дома?