Наталья Тимошенко - Исчезающие в темноте [СИ]

Он поймал проходящую мимо Риту в объятия и притянул к себе, чтобы долго и со знанием дела целовать. Она всегда таяла от таких поцелуев и переставала изображать оскорбленную невинность, а он старался больше не обижать ее. В какой-то момент он вдруг понял, что это уже не приносит удовольствия. Только не с ней. Теперь он боялся ее потерять. Боялся потерять ее и все то, что приобрел вместе с ней. И это тоже было необычно, поскольку последние восемь лет он ничего не боялся: ни обидеть кого-то, ни разозлить, ни потерять. Он с трудом осознавал тот факт, что большинство людей живут с такими страхами постоянно, и он тоже когда-то так жил. Правда, ему это не помогло, и поэтому становилось еще страшнее теперь. Насколько легче было бы жить, если бы все зависело только от тебя самого.

— Хочешь, я пообещаю тебе, что подумаю над этим? — спросил он, отрываясь от ее губ и рассматривая черты лица.

После заката солнца все краски и очертания окружающего мира исчезали в темноте так быстро, что разглядеть можно было только ближайшие предметы. Особенно заметно это становилось после яркого, солнечного дня.

— Хочу, — согласилась она.

— Обещаю, — он улыбнулся. — Иди заводи машину, я сейчас.

Рита сорвала еще один быстрый поцелуй и направилась к машине. Марк смотрел ей вслед, пока она не щелкнула брелоком и мгновение спустя темноту не разрезал свет фар, а затем быстро, насколько позволяла нога, отошел чуть в сторону, где под одной из сосен лежал большой камень. Лера всегда брала его, когда им нужно было что-то придавить, чтобы не унесло ветром, а затем неизменно возвращала назад.

Марк приподнял его, убеждаясь, что конверт, завернутый в несколько слоев клеенки, чтобы не промок в случае дождя, все еще лежал там. В этом конверте находилась приличная сумма денег, которой могло хватить на первое время, а также телефон человека, который когда-то уже делал Лере новые документы, и мог сделать их снова. Ради этого телефона пришлось нарушить данное себе обещание никогда не пробовать связаться с Ксенией.

Марк не знал, откуда у него уверенность, что Лера, даже если каким-то образом окажется на озере, заглянет под камень. Скорее, это была огромная надежда, которую он хотел принимать за уверенность. Каждый раз, приезжая сюда, он заглядывал под камень, надеясь не увидеть там конверта, но каждый раз он оказывался там.

Рита, конечно, ничего об этом не знала.

Год спустя

Рита не могла сказать, что не любила официальные мероприятия. Она вполне спокойно относилась к вечерним платьям и туфлям на шпильках, могла сделать симпатичную прическу и макияж, но только при одном условии: если она не будет находиться в центре внимания.

Художественная выставка, на ее взгляд, официальное мероприятие напоминала мало, хотя закуски и даже шампанское среди посетителей разносили, а большинство приглашенных гостей пришли если не в вечерних платьях и смокингах, то и далеко не в будничной одежде. Ей тоже пришлось нарядиться в нежно-зеленое узкое платье чуть выше колена и надеть знаменитые бабушкины сережки с изумрудами. Марк почему-то настаивал именно на них. Конечно, обычные посетители подобным не заморачивались, щеголяли в джинсах и футболках, поскольку среди них было очень много просто проходивших мимо туристов. Выставка, организованная практически в центре города в разгар лета, привлекала много внимания. Однако она не была обычным посетителем, поэтому старалась соответствовать.

Выставку организовали для двух художников: Марка Гронского и Виталия Степанова, худощавого молодого человека невероятно высокого роста и потому немного сутулого, словно он всеми силами стремился не выделяться из толпы. Сначала Марк собирался организовывать все сам, но очень быстро выяснилось, что организатор из него весьма посредственный, если не сказать хуже. Тогда-то в процесс включилась какая-то знакомая его матери, сделавшая все быстро и на самом высоком уровне: и помещение нашла, и рекламу организовала. Да и сама выставка проходила под полным ее руководством. Поскольку Марк, даже при его внезапно проснувшейся работоспособности, не мог за год написать достаточное количество картин, а ждать с выставкой не желал, она решила объединить его творчество с еще одним художником, пишущим в схожем с ним жанре.

Выставка пафосно называлась «Возвращение к жизни». Особое внимание уделялось аварии Марка девять лет назад, последовавшему за ней перерыву в искусстве и его возвращению к живописи после этого. Рите это не слишком-то нравилось, она не любила выставлять напоказ личные трагедии и акцентировать на них внимание, но Марка, казалось, ничуть не смущало. Впрочем, она всегда знала, что он не против подобных ходов, если они сулят выгоду. Если бы название появилось не месяц назад, а гораздо раньше, Рита уже предполагала бы, что Марк именно поэтому так и не соизволил за год заняться лечением своей ноги. Трость в его руках привлекала внимание, напоминая о произошедшей трагедии. Рита давно могла бы избавить его от нее, но он наотрез отказывался, говоря, что однажды сам с этим справится. Наверное, один из таких отказов помог ей наконец решить, что делать со своим даром. Она не стала бросаться в крайности, как отец и бабушка, и помогать всем или никому. На работе им не пользовалась, решив, что должна стать хорошим врачом без него, иначе зачем столько училась? Это было вызовом самой себе, и она приняла его, как это делал Марк. Но точно знала, что если помощь понадобится кому-то из близких, она не удержится.