Алексей Атеев - Мара

– Я не больной! – вскричал Десяткин.

– Конечно, не больной, – успокоил его врач. – А это, – он кивнул на сестру, – просто формальность.

– Температура нормальная, – пять минут спустя сообщила сестра. – Давление – немного повышено.

– Переволновались, – сочувственно проговорил врач. – Пожалуйста, выпейте. – Он протянул Валере две таблетки розоватого цвета.

Десяткин машинально отправил таблетки в рот и запил их водой из услужливо подсунутого санитаром стакана.

– Вот и отлично, – удовлетворенно произнес Иван Софронович, и его жабье лицо скривилось в усмешке. – Теперь – небольшой отдых, и все будет в порядке. – С этими словами коварный врач покинул беленькую комнату.

– Пойдем, братан, – бесцеремонно обратился к пациенту санитар.

– Куда? – не понял Десяткин.

– В отделение. Да ты не унывай. Переночуешь – и вперед.

– Как переночуешь? – не понял Десяткин. – А домой?

– Домой?.. Завтра с утра придет доктор, посмотрит тебя, а там видно будет.

– Ах так?! – закричал антиквар.

– Ты полегче, – беззлобно проговорил санитар, – не надо тут пургу мести. Обломаем. Не таких обламывали… Давай, кореш, без базара. Иди спокойно, переодевайся, нечего зря понты разводить. Ты ведь вроде парень не дурак. Потом все можно решить, но не сразу. Так что давай без глупостев.

Валера внял разумным доводам санитара и поплелся переодеваться. Минут через двадцать его умыли, переодели и даже подстригли ногти на руках и ногах. Сервис, что и говорить, был на высоте. Запахнув на груди застиранную пижаму, Валера, сопровождаемый бдительным санитаром, направился в отделение.

Щелкнул замок, лязгнула дверь, и Десяткин очутился в покоях, о каких до сих пор и не помышлял.

Хотя на улице стоял июль и царила несусветная жара, здесь было сумрачно и прохладно. В нос антиквару шибанул запах прогорклой пищи и несвежего белья. Его бесцеремонно взял за лацкан пижамы молодой человек, казалось, родной брат санитара из приемного покоя, и молча потащил за собой. Десяткин решил не сопротивляться.

– Вот твое место, – буркнул парень и толкнул беднягу на металлическую койку.

Железки кровати жалобно звякнули, и Валера, рухнув на вонючее одеяло мышиного цвета, принял позу зародыша в материнской утробе. Беспросветный мрак обступил его. Однако вскоре из этого мрака начали выползать тени…

(Представления о доме скорби у Десяткина были самые смутные. Правда, много лет назад один его приятель трудился в должности санитара в этом богоугодном заведении. И как-то раз, после бутылочки «агдама», он рассказал Валере много занимательного о своей работе. Наш герой от души смеялся, слушая рассказы приятеля. И с тех пор дурдом представлялся Валере неким филиалом цирка.)

…Из полумрака неожиданно вынырнула фигура неопределенных очертаний, и глуховатый баритон изрек:

– Ты кто?

– Человек, – не растерялся Валера.

– Уверен?

Валера задумался: «А действительно…»

– Человека привезли! – неожиданно заорала фигура. – Человека!!!

Кровать антиквара обступили пациенты.

– А скажи, человек, – продолжала расспрашивать фигура, – как там, на воле?

– Ничего, – ответствовал Десяткин. – Правда, жарко…

– Жарко… жарко… – прошелестела толпа.

– А кто правит нами? – вопрошал смутный силуэт.

– Как кто? – удивился Валера. – Ельцин!

– Он царь?

– Президент.

Темный человек заплакал.

– Ты чего? – снова удивился Валера.

– Он там… Я тут… Томлюсь… На троне самозванец… И поелику мне… Угрюмые лета… Последний оборванец…

– А скажите, милейший, – оборвал эти причитания доброжелательный голос, – как там поживает Александр Владимирович?

– Какой Александр Владимирович? – не понял Десяткин.

– Руцкой.

– Поживает?.. Я, собственно, с ним не знаком… Наверное, живет неплохо… – пробормотал Десяткин.

– Когда выступаем? – спросил тот же голос.

– В каком смысле?

– На штурм.

Однако Десяткин не успел назвать точную дату выступления, потому что беседа была нарушена жестяным голосом нянечки, приглашавшей больных к обеду.

Все сразу потеряли интерес к Валере, и он остался в одиночестве.

– Вставай, новенький, – услышал он над своей головой. – Двигай в столовую.

Но Валере есть не хотелось; он поудобнее устроился на своем лежбище и задремал.

Проснулся он от того, что кто-то настойчиво тряс его за плечо.

Десяткин вскинулся и различил в полутьме горбоносое злое лицо и сверкающие глаза.

– Курить есть? – спросил незнакомец.