Потолок теряется в тени на высоте добрых трех этажей у нас над головой. Даже с самого низа я различаю трещины и отверстия в крыше. Сырой, прелый запах, пронизывающий все помещение, явственно свидетельствует: никто не переживает из-за того, что дождь беспрепятственно заливает хранящиеся здесь книги.
Вытянув шею, длинную и белую, как у лебедя, мадам Беррье обводит помещение взглядом, исполненным того же благоговейного ужаса, что и у меня. Судя по всему, даже зная, что тут содержится, она все равно потрясена.
— Это старый каретный сарай. Им пользовались, когда библиотека была жилым домом.
— Да, но… все эти книги! Почему их не внесут в каталог и не разместят со всеми остальными?
Мой отец задал бы тот же вопрос — только, не сомневаюсь, куда более гневно.
Гадалка печально улыбается.
— Это книги, которые город не хочет выставлять на публику рядом с более… традиционными изданиями. Их, видите ли, не рискуют уничтожать совсем: это бы плохо выглядело. Зато могут держать отдельно от остальных — и, как видите, пользуются этой возможностью.
Глаза Сони ярко сияют в полумраке каретного сарая.
— Но почему?
Мадам Беррье вздыхает.
— Потому что это книги о том, чего люди не понимают, обо всем том, что, как мы с вами, дорогая моя, прекрасно знаем столь же реально, как этот вот мир, в котором мы стоим. Книги о мире духов, о колдовстве и его истории, о чародействе… обо всем, что, я бы сказала, не укладывается в уютную аккуратную коробочку.
Она проходит в глубь сарая, вспугнув по пути стайку птиц, которые, трепеща крыльями, взлетают к потолку и исчезают где-то у нас над головой.
Внезапное движение выводит меня из столбняка.
— Мадам, я не понимаю, какое отношение это место имеет к ключам, хотя, должна признаться, я просто потрясена увиденным. Отца бы удар хватил!
Мадам Беррье, улыбаясь, встречается со мной взглядом.
— Тогда, милая моя девочка, я не сомневаюсь, что мне бы очень понравился ваш отец. — Она жестом предлагает нам следовать за ней. — Что же до вашего вопроса, то, я думаю, в древнем тексте друидов, который я где-то тут видела, содержится упоминание о Самайне. Насколько мне известно, кроме меня, сюда никто не ходит. Уверена, текст будет лежать на том же месте, где я его видела.
Мы с Соней следуем за ней все дальше и дальше мимо стопок книг, испещренных подтеками птичьего помета и пятнами плесени. Мы осторожно перешагиваем через все непонятное и в какой-то момент едва не налетаем на мадам Беррье — так резко она останавливается возле очередного покосившегося полусгнившего стеллажа.
— Посмотрим-посмотрим… кажется, где-то здесь. Может, вот это… Нет. Не то. Наверное, где-то выше. — Она бормочет все это почти про себя, словно нас рядом и в помине нет. Мы беспомощно наблюдаем, как она переходит от полки к полке. — Ага! Вот оно! Дайте-ка взглянуть!
Держа тяжелый том в одной руке, она второй переворачивает страницы. Странное, несочетаемое сочетание — элегантная и утонченная мадам Беррье выглядит как дома среди всей этой грязи и разрухи. Я нервно улыбаюсь Соне, боясь прерывать бормотание мадам, свидетельствующее о том, что процесс, сути которого я совершенно не понимаю, продолжается.
— Ага! Да, да! Так я и знала! Вот оно! Подходите поближе, девочки, и посмотрим, не сможет ли это вам чем-то помочь. — Мы подвигаемся к гадалке и замираем, когда она начинает читать. — За много веков до Рождества Христова Огни Бельтайна означали начало Света, радостной поры, когда дни полнятся изобилием, а ночи страстью и новой жизнью. Пора Света, или Бельтайн, начинается первого мая и длится шесть месяцев до Самайна, поры Тьмы. Вслед за жатвой и Празднеством Света приходит время Тьмы, скорбная пора, когда воцаряется ночь и тьма правит землями, — пора, когда завеса меж физическим миром и Иномирьями наиболее тонка и проницаема. Самайн, время Тьмы, начинается первого ноября. — Слова ее гулким эхом разносятся по каретному сараю. Они внушают благоговение, и мы молча стоим бок о бок, пока мадам Беррье не отрывает глаз от книги и не спрашивает: — Это вам что-то говорит? Могут эти сведения оказаться подсказкой к тем ключам, что вы ищете?
Я качаю головой.
— Не думаю. Мне это ничего не говорит. Совсем ничего. Я…
— Это мой день рождения, — совсем тихо шепчет Соня. — По крайней мере, по словам миссис Милберн.
Ее слова никоим образом не помогают моим мыслям проясниться.
— Что ты имеешь в виду? Ты родилась первого ноября?
Она кивает.
Читать дальше