Борис Лисицын - Лиловая мгла

Лиловая мгла… Разум упорно отказывался признать тот, в общем-то, теперь уже вполне очевидный факт: именно о ней рассказывалось в «Летописях черных солнц» мрачного тамплиера Беренгария фон Лутца. На лице Иштвана отражались противоречивые эмоции, видимо, порожденные теми же мыслями, что и у меня. Деревня Феннер пала жертвой лилового тумана — деревня в смысле не ее обитателей, а построек, ибо, как мы теперь видели, практически каждое деревянное здание было окутано тонкой фантомной пеленой лилового цвета. Каждое изделие из дерева, солома — все, когда-то мертвое — ныне ожило и тянуло свои ужасные отростки, напоминающие щупальца, к тем несчастным созданиям, в которых еще теплилась жизнь. Но таковых уже оставалось очень мало. Напротив, можно было понять, что убитые реанимированными монстрами существа через какое-то время тоже оживали и превращались в гнусных вампиров, сразу начинающих охотиться на новых жертв. Наблюдая за происходящим вокруг, мы заметили, что подавляющее большинство добычи чудовищ составляли представители флоры — по той простой причине, что они не могли убежать от выродков, как поступили насекомые, птицы, животные и люди. Лишь изредка мне казалось, что я вижу в сплетениях стеблей восставших трупов растений тела мышей и всякой мелкой домашней живности. Как-то раз на нас свирепо набросился потрепанный мертвый гусь (я продолжаю настаивать на том, что все эти существа были мертвыми , сколь бы активными они сейчас не были), и мне пришлось палкой перебить ему шею. Правда, это его не слишком смутило, и он продолжал яростные попытки напасть, пока мы не втолкнули корчащееся тело гуся в огонь.

Какова бы ни была та лиловая тварь, что принесла с собой столько вреда, ее требовалось хорошенько изучить с целью определения методов борьбы с нею. Мы внимательно осматривали встречающиеся на пути уродливые сущности и через некоторое время столкнулись с удивительным явлением. На растущей во дворе одного из домов яблоне (точнее, на том, что когда-то было яблоней) мы приметили набухшие почки, вот-вот готовые распуститься. Ферьянци осторожно тронул одну из них, и ее оболочка лопнула, а вслед за тем в воздух взмыли многоцветные искры или капельки вроде пузырьков света (загадочно тусклого) — зеленые, желтые, огненно-алые, лазурные, а в основном — все те же лиловые. Они принялись носиться вверх и вниз, туда и сюда, вперед и назад, словно крохотные болотные огни. То замедляя, то ускоряя полет, каждая из них следовала своей собственной прихоти, и в совершенно асимметричной геометрии их движений мне почему-то чудились какие-то чужие принципы. В сияние беспорядочных, хаотических, буйных круговоротов блуждающих огоньков вплетались отблески многочисленных костров, в которых умирали новоявленные существа, и созерцаемая нами картина пугала своей ирреальностью, нелепостью, так дисгармонирующей с тем спокойным нормальным миром, что был так близок и одновременно уже бесконечно далек от нас.

Помельтешив вокруг наших с Ферьянци голов, искры вдруг выбросили за собой шлейфы лилового газа, который, кажется, стал подкрадываться к нам. До крайности напуганные, мы стремглав кинулись прочь, почти не разбирая дороги. Случай вывел нас прямо к сараю Хартли, который неожиданно вынырнул перед нами из-под покрова лилового морока. Взглянув на него, я окончательно понял, что законы Земли, Солнечной системы, всей нашей Вселенной больше не абсолютны, что они не касаются Неименуемого, пришедшего из Иного континуума, что Его власть лежит за гранью разумности и порядка нашего мира. И еще я понял, что, впустив Его сюда, я совершил самый страшный грех, коему нет и не может быть прощения…

— Mi ez? [4] Mi ez — что это (венг.) ! — истерически выкрикнул Иштван. Новое потрясение на секунду заставило его вернуться к истокам — к родному языку, на котором он не говорил уже добрый десяток лет.

До сих пор затрудняюсь ответить на вопрос, результатом чего стало увиденное нами на месте сарая Хартли явление. То ли импульс новой жизни — то есть псевдожизни — заданный пришельцем в этой точке, был слишком силен, то ли он еще не научился правильным образом воссоздавать ожившие формы — так или иначе, сарай превратился в немыслимую монструозность, описать которую весьма затруднительно. Над крышей здания на высоту футов в сто поднялся ствол неимоверно уродливого дерева, кажется, отдаленно напоминающего вяз или бук и при этом совмещающего в себе черты всех окрестных деревьев, кустарников и трав. Их ветви, стебли, листья и соцветия усеяли поверхность ствола безо всякой системы. Кривые сучья, подобные когтям ужасного демона, простирались во все стороны на расстояние в два десятка ярдов, сросшись с прочими ожившими в округе растениями. Еще более отвратительным было то, что на некоторых ветках, словно приклеенные, торчали тушки каких-то птиц, которых уже было практически невозможно идентифицировать.