Андрей Тепляков - Антитело

— Но…

— Это все.

Он посмотрел на Глеба и осекся. Лицо парня преобразилось: стало другим — жестким, глаза сузились и горели злостью, как будто сквозь его обычный облик проступил другой. Чужой. Хищный. Стало страшно, захотелось выбежать из комнаты, лишь бы не оставаться с ним наедине. Спрятаться. Сергей моргнул, и наваждение исчезло. Перед ним снова был Глеб, испуганный, обиженный и прежний.

«Вот ядрить твою! Самому уже начинает мерещиться всякое дерьмо!».

— Пойдем спать. Поздно уже.

Глеб улегся в кровать, чувствуя себя совершенно разбитым. Некоторое время он слышал, как в соседней комнате ходит дядя; скрипнула дверца шкафа; из окна потянуло прохладным ночным воздухом. Наконец всякие звуки прекратились, и дом погрузился в тишину.

Глебу не спалось. Он лежал, уставившись в потолок, не смея пошевелиться и боясь закрыть глаза. Сегодня он впервые ясно и недвусмысленно ощутил внутри себя конфликт двух состояний, ощутил свою ведомость. Прислушиваясь к себе, он пытался почувствовать внутри чужое присутствие, со страхом и любопытством заглядывал в укромные уголки собственного «Я», готовый к тому, что в любой момент может обнаружить что-то чужое, черное, обернувшееся кольцом вокруг сердца, сверкающее отвратительными красными глазами.

«Не думай об этом! Не думай! Ла-ла-ла-ла!».

«Как легко я теряю контроль над собой. И как скоро это произойдет опять?»

Нужно было уезжать. Пока еще можно. Бросить все и бежать, иначе случиться настоящая беда, и уже ничего нельзя будет изменить.

«Дядя прав — сто раз прав!»

Но стоило только задуматься об отъезде, как к горлу подступали слезы. И сквозь них Глеб отчаянно убеждал себя:

«Я уеду! Уеду! Мне нужно уехать!»

Повторял это, как молитву.

Он вспомнил про Настю, и все внутри сжалось.

«Я не хочу!».

Легкий ветер на коже.

«Надо взять себя в руки!»

Его руки на ее шее…

Глеб закрыл глаза.

Тихий треск. Тишина и снова треск. И еще. Где-то далеко на улице. И снова. И опять.

Он встал с кровати и подошел к окну. Ноги гудели, словно по ним ползали пчелы. Луна так и не появилась, и поле окутывала густая темнота. Снова послышался треск, негромкий, но вполне отчетливый. Откуда-то со стороны леса.

Глеб повернулся, собираясь разбудить дядю, но передумал. Он стоял и слушал.

«Как будто ломаются сухие ветки».

Так прошло десять минут, а потом звук пропал и больше не повторялся.

Еще долго после этого его донимали кошмары: неясные тени шныряли по комнате; тихо шурша, что-то подбиралось к кровати; шаги — кто-то ходил по дому.

Глебу приходилось вновь и вновь убеждать себя, что там ничего нет, что это — лишь игра воображения. Но страх окутывал его, и, скрипя, открывался и закрывался сундук. Открывался и закрывался.

«Я уеду, и все закончится. Для меня все закончится. Все забудется».

Эти мысли приносили облегчение и еле заметный привкус сожаления, как о чем-то таком, что навсегда останется в прошлом и к чему уже не вернуться. Никогда.

Наконец, он уснул.

В лесу снова раздался треск, но никто не мог его услышать.

Глеба разбудил яркий солнечный свет, ручейками струящийся из окна. Он прикрыл глаза рукой и некоторое время лежал так, прислушиваясь к звукам дома. Спать больше не хотелось. Страницы памяти, одна за другой, возникали перед внутренним взором, восстанавливая события вчерашнего вечера: Аленкины крики, какой-то чудовищный срыв, испуганный дядя — каждое новое воспоминание как будто стремилось превзойти предыдущее — все хуже и хуже. Глеб отбросил одеяло и сел на кровати.

«Все — хватит! С меня хватит!».

Соседняя комната пустовала. Он доковылял до ванной, умылся и почувствовал себя немного лучше. Мышцы болели, но это даже неплохо — боль отвлекала от мрачных мыслей.

Снизу доносилось позвякивание. Глеб пошел на звук и обнаружил дядю, сидящего в прихожей на табурете. Перед ним на газете лежали железные скобы и новый навесной замок; в руках он держал дрель.

— Доброе утро.

— Привет.

— Чем занимаетесь?

— А ты как думаешь?

Глеб пожал плечами.

— Вешаете замок?

— Точно. Хватит с нас ночных визитов.

— Не думаю, что это поможет.

— Ты лучше иди завтракать. Впереди длинная дорога.

Закончив фразу, дядя поднялся и прошел в гостиную. Прикрыл дверь в Аленкину комнату и уселся на диване.

Глеб только поджал губы.

Стоя у кофеварки, он чувствовал спиной его взгляд.

«И так теперь будет всегда. По крайней мере, пока я не покину ферму».