Виктория Крэйн - Палач

— Нет никакой разницы. Ты знаешь, что происходит с Фаворитками, когда они надоедают Хозяину?

— Видимо, они сильно переживают, и их можно понять.

— Нет, Мири! Их убивают. Отправляют в небытие. И никакого перерождения души. Абсолютный конец. Она престает существовать. И память о ней тоже! Даже Хозяин никогда о ней не вспоминает.

Я молчала. Изнутри ледяной волной поднимался ужас.

— Их мучают перед смертью? — поинтересовалась я ровным голосом.

— Нет. Обычно нет. Это единственное милосердие, которое знакомо здешним обитателям.

— Вот и славно. Это будет быстро, — я застегнула ворот халата. — А теперь, Князь, уходи. Я хочу немного побыть одна. Еще увидимся.

Князь долго на меня смотрел. Я видела, что он хотел еще что-то мне сказать, но передумал, развернулся и ушел.

Я стояла, уставившись в одну точку. В общем-то, ничего нового я не узнала. Я всегда сердцем чуяла правду о своем любимом мужчине, кто он такой и на что способен. Палач. Экзекутор. Бездушный убийца. Нет, не бездушный. Убивал и истязал он всегда вдохновенно, полностью отдаваясь процессу, ловя от этого кайф. Убийство для него всегда было сексуальным. И пытки тоже. Души, обреченные на вечность в аду, попадали в его владения. Женщины, мужчины. Наверняка многие и многие женщины побывали в адской постели Азраэля. Иначе и быть не могло. Такова его природа. Его суть. Он этим жил и дышал… Но по какой-то причине он заметил меня. И все наше время вместе я чувствовала только его любовь, я купалась в его любви и заботе. И нежности.

Почему я? Этот вопрос не имел ответа. Я знала, что он меня на самом деле любил. Такое женщина всегда чувствует. Поэтому я спокойна. А пока Люциан меня любит, я жива. Но если вдруг такое случится, и он поймет, что я ему надоела, стала тяготить, да, милосерднее меня убить. Потому что все равно жить без него я больше не смогу.

Какая же у меня к нему странная привязанность! Будто рядом с ним жизнь моя полнее, мне даже дышалось легче, когда он находился где-то рядом. Будто он — часть меня… Хотя мы так непохожи. Я всегда была «ангелочком», а он — жестким и циничным. Но это не мешало нам прекрасно друг друга понимать. Все те пять лет, что мы провели вместе, мы оба были счастливы. И последние несколько дней стали такими же. Радостными, восхитительными. Ярче, чем прежде, когда я была юна. Наверное, потому что мы изменились. Я стала взрослее, мудрее. А Люциан… Люциан не даром тысячелетия провел среди людей. Он так хорошо знал род людской. Да, он знал самую их страшную суть, но он был способен и на настоящие чувства, человеческие чувства. И уж кем-кем, но равнодушным он не был. Он был способен на нормальные переживания, и за это я его еще больше любила.

Я улыбнулась. Мне все равно, что говорят мои друзья, так называемые доброжелатели, а также враги и любопытствующие вроде Гаррета. Я живу здесь и сейчас. И я ничего другого не желаю. А там будь что будет!

Я уже стала узнавать, когда открывался портал. Я каким-то седьмым чувством ощущала звон. И пусть мои способности Ходящей-сквозь-миры были заблокированы (я верила, что это не навсегда), я знала, что сейчас откроется проход.

Я едва успела поправить прическу, как услышала голос.

— Мне сказали, что у нас гостья из Верхнего мира. Очень интересно.

В первый миг мне показалось, что это Люциан, но Люциан не мог сказать такое — про гостью, и я замерла. Надо бы не забыть попросить, чтобы он запретил кому бы то ни было появляться в своих покоях без разрешения. Мне начинало очень не нравиться, что из апартаментов Люциана устроили настоящий проходной двор.

— Ну-ка, ну-ка, я не могу не взглянуть на новую игрушку Великого Азраэля.

Голос вошедшего был полон ехидного любопытства. Сильная рука ухватила меня за локоть и развернула.

— Челове-е-ек, — протянул вновь прибывший и причмокнул губами. Взгляд его упал на татуировку на моей шее. — Вот даже как. Фаворитка!

Он хмыкнул и сделал шаг назад, разглядывая меня с головы до пят. Я дрожащей рукой стянула ворот своего халата. Глаза мои не могли оторваться от лица, практически полностью копирующего лицо моего Палача. Только глаза у него были серо-стальными, цвета ртути, а волосы — волосы цвета спелой пшеницы — вились. Прическу он носил точно такую же, как Люциан: часть волос над ушами убрана сзади или в хвост или в косу — он стоял ко мне лицом, и я не видела. В левом ухе его было множество мелких колечек. Обе брови проколоты. Рожки — черные, как и у отца, а крылья серые, цвета мокрого асфальта. И он был так же высок и опасен.