Грэм Джойс - Индиго

— В завещании указано двести тысяч.

Руни на секунду замер, потом вскочил со стула. Глаза выпучились, как два яйца на сковородке его огромной красной рожи.

— Да ты издеваешься!

— Ничуть. Что, не по зубам?

— Не по зубам? Слушай, мне — по зубам; это тебе будет не по зубам.

— Не понимаю.

Махнув Джеку, Руни враскачку обошел стол.

— Пойдем. Пойдем со мной. Идем, идем. — Джек последовал за ним в помещение, где хранился невывезенный тираж. — Обычно мне заказывают под пятьсот экземпляров. Но этот — больше, отпечатал на прошлой неделе для одного человека. Ждет отправки. Посмотри на все эти коробки. Сколько, думаешь, здесь? — Джек обвел глазами высокий и широкий штабель картонных коробок, протянувшийся вдоль стены, и пожал плечами. — Полторы тысячи.

— Всего-то?

— Так куда ты собираешься девать свое? Для твоих двухсот тысяч потребуется немаленький склад.

— Я не собираюсь хранить их, — не задумываясь, сказал Джек. — Я их распродам.

— Распродам! Ха! Ха-ха-ха! Ну, да ты просто чертов комик из Лондона, который в Англии, Джек. Ха-ха-ха! Пойдем сядем.

Усевшись за стол, Руни потер руки.

— Объясняю, чем я тут занимаюсь. Если желаешь пару сотен тысяч, ты их получишь. Да хоть миллион, в этой хреновой Канаде лесов хватит. Но в этом гребаном издательском деле есть одна загвоздка. Ты можешь отпечатать какой угодно тираж. Но сбыть его тебе не удастся.

— Тут я явно не подумал.

— Явно. Зато я подумал. Книжные магазины их у тебя не примут, даже за бесплатно. Можешь встать на улице и попытаться совать их в руки прохожим, но они у тебя не возьмут. Остается единственное — посылать книги по почте людям, которых ты ненавидишь.

Джек и секунды не задумывался над тем, что будет делать с таким количеством экземпляров. Он рассчитывал, что арендует какой-нибудь склад, но сколько он сможет их там держать и что с ними делать потом? Он покачал головой. Представил себе, что Руни запросто мог бы выполнить заказ и умыть руки.

Руни как будто прочитал его мысли.

— Я говорю это сейчас, чтобы потом у тебя не возникли проблемы.

— Дело просто в том, что я должен неукоснительно выполнить условия завещания.

Руни высоко подтянул брюки и посоветовал:

— Отправляйся домой. Обдумай все. Если захочешь такой тираж, ты его получишь. Если захочешь, чтобы я напечатал меньше, дай знать. Вот, возьми свою рукопись. Найдешь меня здесь.

Провожая Джека, Руни показал ему на другие коробки с книгами, от которых не мог избавиться уже несколько лет. Признался, что вынужден тайком выкидывать их с мусором по сотне зараз. Джек поблагодарил его за откровенность.

— Я честный парень, — ответил Руни. — Печатаю всю эту макулатуру, и единственное, что имею, — это свою честность. Вот, я говорю людям прямо: то, что вы принесли, — дерьмо, и это позволяет мне оставаться нормальным человеком. Ты надолго в Чикаго? Пойдем как-нибудь, попьем пивка.

— Можно.

— Я пью пиво да гляжу на голых девочек. Нравится мне это — голые девочки. Когда такой толстый, девочки не дают прикоснуться к себе. О'кей, нет так нет, я просто смотрю. Я знаю все местечки в Чикаго, где можно пить пиво да глядеть на голых девочек.

— Буду иметь в виду, — сказал Джек.

Руни улыбнулся и помахал ему на прощание. Но Джек подумал, что вид у него грустный и что он страдает даже от собственной честности.

Громадный небоскреб медийной компании «Трибьюн» на Мичиган-авеню весь облеплен неровными камнями и скальными обломками, как днище корабля — ракушками; и каждый камень — добыча, свезенная сюда со всего мира, — говорил о знаменитом или историческом сооружении, частицей которого был изначально. Первый камень, на который упал взгляд Джека, — глыба в декоративной кладке — был из римского Колизея. Соседний с ним — осколок Царских врат римского же собора Святого Петра. Дороги, камни и условия отцовского завещания — все вело в Рим.

После встречи с Руни Джек позвонил Луизе, чтобы посоветоваться относительно издания «Руководства». Разговор с Руни привел его в уныние. Он-то думал, что опубликовать рукопись будет простым делом. Мелькнула даже мысль отпечатать тираж и тут же пустить его под нож, но это выглядело чистым расточительством и извращением. Да и в любом случае тогда он нарушил бы свой долг как исполнитель последней воли.

Последней воли невменяемого папаши.

Он ничем не был ему обязан. Но в каком-то смысле был благодарен ему за наследство совершенно иного рода. Основываясь исключительно на столкновении с отцом, Джек построил свои отношения с людьми на безупречной честности. Отец стал для него образцом того, как нельзя вести себя. Часто, если он терялся или не был уверен, что делать в какой-то конкретной ситуации, он спрашивал себя, как на его месте поступил бы отец, и, поскольку тот всегда виделся ему в наихудшем свете, выбирал противоположный вариант, проявляя великодушие, благожелательность или сердечность. Так что и годы спустя после необъяснимо закончившейся поездки к старику, поблекшей до смутного воспоминания, отец продолжал сильно влиять на его жизнь.