Грэм Джойс - Индиго

Джек позвонил Луизе и попросил совета относительно картин и мебели, надеясь воспользоваться предлогом и пригласить ее куда-нибудь пообедать. Она дала ему телефон мебельного перекупщика, сказала также, что большинство картин в квартире принадлежат неизвестным художникам, к которым Тим испытывал симпатию, и только на то и годятся, чтобы придать помещению более привлекательный вид. Наконец Луиза произнесла:

— Джек, я должна идти. Нужно что-то сообразить насчет еды.

— Еды? Я тоже, как переехал из отеля, не сообразил поесть.

— Не хочешь присоединиться? Мог бы поесть со мной и Биллом.

Билл? У Джека сжалось сердце. Первый раз он слышал о Билле.

— Нет.

— Не «нет», а «да». Прихвати бутылку вина.

Она назвала ему адрес, сказала, чтобы он взял такси, и, не слушая его возражений, положила трубку. В любое другое время, поставленный перед выбором — болтать с каким-то неведомым Биллом, втайне представляя себе, как раздеваешь его жену (которая, так уж случилось, сестра тебе), или в одиночестве жевать двухфунтовый стейк в тоскливом дешевом ресторанчике, — он предпочел бы полное одиночество.

К тому времени, как он вылез из такси где-то поблизости от Чикагского университета, настроение у него окончательно испортилось.

На кухне что-то готовилось. Луиза впустила его, приняла из его рук вино, которое он так тщательно выбирал, и, не глядя на этикетку, сунула в холодильник.

— Где Билл? — спросил он помимо воли.

— В другой комнате, — ответила она приглушенным голосом и ему показала, чтобы говорил потише. — Ты остаешься? Если да, то снимай пальто. А то у тебя такой вид, будто ты сомневаешься.

Квартирка была маленькая, но, как у Тима Чемберса, в ней царили чистота и порядок. Гостиная служила одновременно и столовой; Луиза зажгла свечу на столе, но еще не поставила третий прибор для Джека. В глубине комнаты на малой громкости туманно и грустно мурлыкала Этта Джеймс. Джек заметил на серванте знакомый диск цвета кости на кожаном ремешке. Талисман, который обычно носил отец.

— Я только что рассказывала Биллу о тебе. Я солгала и сказала, что ты был знаменитым в Европе футболистом. Ничего?

— Зачем? Разве он любит футбол?

— Не смеши меня. Хочешь с ним познакомиться? Проходи. Он, наверно, уснул.

Джек не был уверен, что хочет знакомиться с сонным мужем в неглиже, но Луиза, не обращая внимания на его протесты, потащила его в спальню. Билл в самом деле спал. В детской кроватке. Пухлые губки походили на землянику. Спал, сжав в крохотном кулачке уголок одеяла.

— Ну, хватит смотреть на него, — сказала Луиза.

— Я могу часами смотреть на спящего ребенка. Это как смотреть с моста на реку.

Пришлось ей тащить его за рукав.

— Пойдем поедим.

Она приготовила джамбалайю, притом так наперчила, что у него на лице выступила испарина.

— Сколько Биллу?

— Год. С половиной.

— Чудный малыш. А его отец?..

— Мне тридцать один. Я хотела ребенка, но не нашла подходящего человека. Так что выбрала одного посимпатичней, забеременела. В спутники жизни он не годился, и я дала ему отставку, когда убедилась, что он свое дело сделал. Он ничего не знал о Билле до последнего времени. Я тебя шокировала?

Да, Джек был шокирован, но, поскольку это был Чикаго и холод тут царил во всем, ответил:

— Нисколько.

— Правда? Это многих шокирует.

— Нет, вру. Это очень шокирует. Это очень по-современному. Очень по-американски.

— По-американски? Ты считаешь, это типично для Америки? Интересно. Разве англичанка не способна на что-нибудь подобное?

Он подумал и решил, что да, женщины в любой стране могут поступить так же, если захотят.

— Иногда я несу чушь, чтобы скрыть удивление, только и всего. До чего остро — во рту горит!

— Нравится?

Он не сказал, что ему нравится, только то, что джамбалайя чересчур острая, но взял еще вилку, желая показать, что не жалуется.

— И кто же отец ребенка?

Улыбка на ее губах погасла.

— Этого я не скажу. Иначе ты будешь знать то, чего Билл не знает.

— Не надо мне было спрашивать.

— Ничего, вопрос естественный. — Она встала, вспомнив о вине в холодильнике. — Просто я не как все.

Это правда. Как все она не была. Луиза снова села и разлила вино по бокалам; в ровном пламени свечи льющаяся струйка была такого же зелено-желтого цвета, как ее глаза. Он вновь заметил, что ее гложет какая-та забота, и знал: к заботам матери-одиночки это не имеет отношения.

— Ты в порядке? — спросила она. — Вид у тебя рассеянный.