Затем она проснулась, и я дал ей поесть, как это предписал Ван Хелсинг. Она поела нехотя и очень мало. В ней. не было больше заметно той бессознательной борьбы за жизнь, которая до сих пор служила доказательством крепости ее организма Меня поразило, что, едва придя в себя, она тотчас же лихорадочным движением прижала к груди цветы. Необычайно странно было то, что, как только она впадала в свой странный, как бы летаргический сон с его тревожным движением, она сбрасывала с себя цветы, а как только просыпалась, снова прижимала их к себе. Я не допускал, что явление это случайно, ибо на протяжении долгих ночных часов, которые я провел, оберегая ее сон, она постоянно то засыпала, то просыпалась и всякий раз повторяла те же движения.
В шесть часов Ван Хелсинг сменил меня. Артур задремал, и доктор, пожалев, не стал его будить. Когда он увидел лицо Люси, он испуганно вздрогнул и сказал резким шепотом:. «Отодвиньте штору, мне нужен свет!» Затем он наклонился и, почти касаясь лицом Люси, осторожно осмотрел ее. Сдвинув цветы и сняв шелковый платок с шеи, он осмотрел шею и пошатнулся. «Боже мой!» — воскликнул он сдавленным голосом. Я тоже наклонился и взглянул; то, что я увидел, и меня поразило: раны на шее совершенно затянулись.
Целых пять минут Ван Хелсинг молча стоял и сурово глядел на нее. Затем он обернулся ко мне и спокойно сказал:
— Она умирает. Теперь это недолго протянется. Заметьте: будет иметь громадное значение, умрет ли она в сознании или во сне. Разбудите нашего несчастного друга, пусть он придет и взглянет на нее в последний раз; он доверял нам, а мы ему это обещали.
Я пошел в столовую и разбудил Артура. В первую минуту он был как в дурмане, но когда увидел солнечный луч, пробившийся сквозь щель ставни, то испугался, что опоздал. Я уверил его, что Люси все время спала, но намекнул ему, насколько мог осторожно, на то, что мы с Ван Хелсингом боимся, как бы это не было ее последним сном. Он закрыл лицо руками, опустился на колени возле кушетки и оставался в таком положении несколько минут, молясь. Плечи его содрогались от беззвучных рыданий. Я взял его за руку и заставил подняться.
— Пойдемте, мой дорогой друг,— сказал я ему,— укрепитесь духом: так будет лучше и легче для нее.
Когда мы вошли в комнату Люси, я заметил, что Ван Хелсинг, со свойственной ему предусмотрительностью, решил идти напрямик и постарался обставить и устроить все как можно лучше. Он даже причесал Люси, так что волосы ее лежали на подушке светлыми прядями. Когда она увидала Артура, то тихо прошептала:
— Артур! О моя любовь, я так рада, что ты пришел.
Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, но Ван Хелсинг быстро оттащил его.
— Нет,— прошептал он ему на ухо,— не теперь! Возьмите ее за руку, это больше успокоит ее.
Артур взял ее руку и встал перед ней на колени, а она ласково посмотрела на него своими добрыми, чудными, ангельскими глазами. Затем она медленно закрыла глаза и задремала. Грудь ее тяжело поднималась, и она дышала, как уставшее дитя.
Тут с нею снова произошла та перемена, которую я не раз наблюдал ночью. Ее дыхание стало тяжелее, губа вздернулась и открыла бледные десны, благодаря чему зубы казались длиннее и острее, чем раньше; она в полусне бессознательно открыла глаза, ставшие вдруг мутными и суровыми, и сказала таким странным и сладострастным тоном, какого никто из нас никогда у нее не слышал:
— Артур, любовь моя, я так рада, что ты пришел! Поцелуй меня!
Артур быстро наклонился к ней; но тут Ван Хелсинг, пораженный, как и я, ее тоном, бросился к нему, схватил его обеими руками за шиворот и со страшной, невероятной силой отшвырнул от нее.
— Ради вашей жизни,— сказал он,— ради спасения вашей и ее души! — И встал между ними, как лев, попавший в западню.
Артур сначала не знал, что ему делать и что сказать, но, прежде чем приступ злобы успел охватить его, он сообразил, в каких условиях находится, и молча остался стоять в углу.
Ван Хелсинг и я взглянули на Люси и увидели, как на лице ее мелькнула тень бешеной ярости, а острые зубы щелкнули от досады.
Вскоре после того она вновь открыла глаза и, протянув свою бледную, худую руку, взяла Ван Хелсинга за его большую загорелую руку, притянула ее к себе и. поцеловала
— Мой верный, дорогой друг,— произнесла она слабым голосом.— Мой и его верный друг! Берегите его и дайте мне надежду на покой!
— Клянусь вам,— ответил он торжественно, подняв вытянутую руку, точно клялся в суде. Затем он повернулся к Артуру и сказал ему: — Подойдите сюда, дитя мое, возьмите ее за обе руки и поцелуйте в лоб, но только один раз.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу