Роберт Маккаммон - Грех бессмертия

Он попытался обрести голос и нашел его запрятанным в глубочайшей пещере внутри себя.

— Кто вы? — прошептал он. — Кто вы?

Они ничего не ответили. Он слышал их дыхание.

— Пожалуйста, — сказал он ломающимся тихим голосом. — Я всего лишь старик. Я не… не хочу никому вредить. — Его распростертые руки дрожали. — Я не хочу никаких неприятностей, — сказал он.

И именно тогда фигура, стоявшая за Мускатным Джоном, слегка наклонилась вперед и протянула руку, оставляя за собой яркий колючий синий след необузданной первозданной силы.

Джон ощутил горячий ожог боли, и дрожь заставила его тело покачнуться. Он заскрипел зубами, слезы закапали из его глаз. Он услышал, как потекла вода. Обоссался, подумал он. Засранец, обоссался. Но нет. Это было не так. Это была кровь, стекающая из обрубка его правой руки. Болевой шок еще не успел дойти до его мозга.

Еще одна фигура подняла свой топор, лунный свет пылал на его смертоносном лезвии, которое обрушилось со свистящим металлическим звуком.

Рука Мускатного Джона отвалилась по локоть. Он уставился на волокна мяса и призрачно-белый блеск кости. Его рука сжимала воздух в нескольких футах от него. И когда жар от боли поджег его вены и нервы вплоть до мозга костей, когда его рот раскрылся, а глаза выкатились из глазниц, его вопль раздался в ночи, как вой раненого и умирающего животного.

Топор упал.

Из обрубка его правой руки хлынула шустрая тускло блестящая красная кровь. Красный дождь забрызгал деревья. Тело Мускатного Джона дергалось, словно под током. Увидев устремленные на него глаза, он понял, что должен встать на ноги и бежать, бежать, бежать по направлению к шоссе. Крича от ужаса и боли, он, шатаясь, поднялся на ноги и, качнувшись вперед, потерял равновесие и упал сбоку от одной из лошадей на кучу шипов и колючек. Твари повернулись к нему, подняв топоры. Он побежал, спасая свою жизнь, спотыкаясь, крича, ковыляя от дерева к дереву; звуки их шагов замедлялись в густой листве, но недостаточно. Кровотечение. Слишком сильное кровотечение. О, Господи! О, Господи Иисусе Всеблагий, слишком сильное кровотечение, засунь руку в эту впадину, придержи вену. О, Господи, слишком сильное кровотечение, ГОСПОДИ, ПОМОГИ МНЕ, СЛИШКОМ СИЛЬНОЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ!..

Хорошо ориентируясь, они направляли своих лошадей мимо деревьев и зарослей кустарника; их лица были расщеплены между лунным светом и тенью, а пальцы, как тиски — вокруг рукояток своих блестящих топоров.

Он опять споткнулся, чуть не упал, но удержался на ногах. Его ноги подкашивались, в голове гудело, и с каждым шагом тело все больше немело. С одной стороны волочился рюкзак, потому что у него не было руки, чтобы поддержать лямку. Горячий пот заливал его лицо. Он обернулся, чтобы разглядеть их.

И именно тогда тварь, как раз позади него, нагнулась и почти без усилия одним ударом отсекла голову от окровавленного тела спасавшегося бегством старика.

Она отлетела в ночь, переворачиваясь; серебряная борода светилась в лунном свете, глаза уставились на мир и не видели ничего. Тело зашаталось, безумно дернувшись, и в следующее мгновение рухнуло грудой тряпок, покрытую запекшейся кровью.

Со зловещими орлиными криками ненависти и мести твари пришпорили своих лошадей, понукая их вперед. Копыта истоптали тело вместе с костями в желе. Одно из них натолкнулось на голову, и она разлетелась вдребезги, словно фарфоровая ваза, в которой содержалась пропитанная вином губка. В течение почти десяти минут твари пронзительно кричали, их кони исполняли танец смерти, и когда они закончили, ничего нельзя было узнать, кроме потрепанного, разорванного во многих местах армейского рюкзака. С одновременным финальным леденящим криком они направили своих лошадей на север и скользнули в лес, словно призраки. Долгое время после этого ни одно животное в лесу не осмеливалось шевельнуться, и даже насекомые чувствовали мимолетное всепожирающее присутствие размахивающего топором Зла.

Луна висела в небе словно немой свидетель. Очень медленно, по мере того как серый свет наползал на горизонт, она начала опускаться. По дороге проехало несколько грузовиков, направлявшихся в отдаленные города Севера, расстояние до которых от леса, окружавшего Вифаниин Грех, было равно вечности.

В лесу мухи собрались на пир.

Из-за того, что в окрестностях утром было так тихо, как в могиле, Эван явственно расслышал звук косилки. Он работал над коротким рассказом в своем полуподвальном кабинете, сейчас полностью оборудованном. Подвешенные на стене книжные полки были заполнены старыми изданиями в мягких обложках, несколькими ценными экземплярами первых изданий Хэмингуэя и Фолкнера и всякой рассортированной всячиной; окна он оставил открытыми, чтобы уловить дыхание утреннего ветра.