Тим Пауэрс - Три дня до небытия

– Извините, – прозвучал за спиной женский голос. Обернувшись, Фрэнк увидел перед собой женщину в солнцезащитных очках.

– Я была очень расстроена, – продолжала Шарлотта Синклер. – Вы говорили о сигаретах. Вы правы, мы вполне можем себе позволить, чтобы нас убивали самые лучшие.

Пока все хорошо, подумала она, осматривая себя глазами Фрэнка Маррити: черные джинсы, свободная бордовая блузка с коротким рукавом и стянутые в хвост темно-каштановые волосы. Заметив, что одна прядь выбилась и свисает на бровь, Шарлотта ее подобрала.

Они одни стояли на затененном пятачке тротуара, продуваемого ветром, и, к сожалению, она не могла видеть лицо Маррити.

– Вообще-то у меня это была последняя, – добавила она с грустной улыбкой.

– Могу предложить свою, – сказал он, протягивая ей пачку.

– Спасибо, – отслеживая его глазами движение своих пальцев, чтобы не промахнуться, она вытащила одну сигарету. – За мной должок.

Узнав из подготовленного для Весперса доклада разведгруппы Дениса Раскасса, что Маррити курит «Данхилл», они отыскали винный магазин, где продавали британские сигареты. Приехав на место, один из сотрудников Весперса сломал и прикурил несколько штук, сразу потушив их, чтобы потом Шарлотта могла разбросать окурки вокруг того места, где стояла.

Маррити перевел взгляд с нее на лужайку, поэтому Шарлотта заговорила:

– Вы кого-то навещали?

И снова увидела себя его глазами.

– Да, дочке зашивают горло. Э… трахеотомия, – помедлив, он повернул к ней бумажник, который держал в левой руке. – Дафна. Ей двенадцать.

Очевидно, он показывал фотографию дочери. Шарлотта сняла очки и опустила взгляд, чтобы со стороны казалось, будто она рассматривает снимок.

– Очень хорошенькая девочка, – сказала Шарлотта.

– Да.

Прежде чем убрать бумажник, Маррити тоже взглянул на фото.

Она похожа на меня в детстве , подумала Шарлотта и отогнала эту мысль подальше.

Маррити помолчал – наверное, он улыбался – и продолжил:

– А вы тоже?.. В смысле, конечно, не к дочке с трахеотомией…

– У меня здесь соседка. Меня к ней не пропустили, но… «Может быть, не меньше служит тот высокой воле, кто стоит и ждет».

– «Когда подумаю, что свет погас в моих глазах среди пути земного…» – подхватил Маррити, цитируя начало стихотворения.

Этого они по дороге сюда не репетировали. Это был сонет Мильтона «О слепоте», который Шарлотта много лет назад попросила кого-то начитать на пленку, а потом выучила наизусть.

– «И что талант, скрывающийся в нас, дарован мне напрасно…» – продолжила она, стараясь, чтобы в голосе не звучала привычная горечь. – В Сан-Бернардино не часто встретишь поклонника Мильтона.

– Это объясняется просто – я преподаю английскую литературу в Рэдлендсе.

– А! А у меня английский был основной специальностью. Я цитирую стихи, как христиане Библию.

А теперь самое время вставить заготовленный отрывок из Хаусмана:

– «И нашу глупость скрыла от друзей и от меня та звездная тьма, что легла на дорогу от моря до моря».

Шарлотта решила, что цитата здесь к месту, тем более, что Маррити, по словам Раскасса, подчеркнул эти строки в своем сборнике.

– Хаусман! – услышала Шарлотта его возглас. – Мой любимый! Меня зовут Фрэнк Маррити. А вы?..

– Либра Носамало Моррисон, – она протянула ему правую руку. – Родители были католиками и отличались странным чувством юмора.

– Libera nos a malo , избавь нас от зла, – она увидела, как он протягивает ей руку. – Ну, такое не забывается.

Она улыбнулась, полюбовавшись белизной своих зубов.

– Теперь мне полагается сказать, – заговорила она, – что я готова выпить с вами на закате.

Шарлотта прислонилась к деревцу и прикрыла веки, проверяя глазами Маррити, не размазались ли тени. Все было в порядке, и она, подняв веки, развернула синтетические глаза так, чтобы Маррити видел обращенные прямо на него зрачки. – Скотч со льдом, лучше всего «Лафройг».

Маррити выпустил ее руку, а в его голосе, когда он заговорил, появилась настороженность:

– Да, хороший виски. Рад бы составить вам компанию, но не смогу.

Шарлотта пожалела, что никто не идет мимо и она не может увидеть лицо Маррити – подняты ли в удивлении его брови? или подозрительно нахмурены? – потому что внезапно поняла, что перегнула палку. Мы бы прекрасно обошлись и без «Лафройга», корила она себя. Если люди Раскасса и нашли у него в шкафу несколько бутылок, это не значит, что нужно было тут же об этом объявлять. Что должен подумать Раскасс, слушающий сейчас их разговор?