Тим Пауэрс - Три дня до небытия

Вопрос ей явно не понравился.

– Моя мать была немкой, – объяснила женщина. – Это слова молитвы, которую она часто повторяла.

Боззарис собирался спросить, как она переводится, но тут из ресторана, болтая без умолку, появились две ее подруги, а через минуту к обочине подкатил белый квадратный автобус по вызову, с шипением раздвинулись двери, и все три женщины забрались в салон.

Боззарис весело помахал в непрозрачные тонированные стекла и направился обратно в ресторан, когда из дверей вышел Малк.

– Обеденный перерыв кончился, а Бейли так и нет. Ну и черт с ним, – проговорил он.

– И то верно, – согласился Боззарис, пристраиваясь в ногу со старшим партнером, который, обогнув западный угол, зашагал к парковке. Оба щурились против солнца.

Малк тихо заговорил:

– Прихвати пакет рядом с мусорным баком у задней двери, даже если придется прыгать через забор, прыгай. Я утащил пивные бутылки со столика старика, заменил их другими, с соседнего стола. Отпечатки пальцев.

– Понял.

Пауль Гольц сидел за рулем автобуса по вызову, а Шарлотта Синклер устроилась на гофрированном резиновом полу в конце салона.

– Тот парень встретился с тем, с кем раньше сидел, – сказала она, пока машина набирала скорость, – они идут к парковке, говорят… нет, уже слишком далеко.

– Ладно, – успокоил Гольц, – скоро прослушаем записи. Но, Тина, – продолжал он, бросив сердитый взгляд в зеркало заднего вида, – с какой стати ты заговорила по-немецки?

Тина Яна-Куртиц прикрыла глаза и покачала головой.

– Откуда мне знать? Я и немецкого-то не знаю.

– Schneid mal die Kehle auf , – повторила сидевшая рядом сухопарая женщина, неотрывно глядевшая в окно.

– Это фраза означает «Разрежь ей горло», – перевел Гольц. – Стало быть, непреднамеренно?

– Да. Намеренно я бы не стала вмешиваться в область измерений.

Гольц был почти доволен. Он опустил глаза и сжал кулак перед грудью, там где увидеть его могла только Шарлотта, если бы случайно переключилась на его взгляд.

Пока Дафной занимался хирург, Маррити поковылял на улицу – ему давно нужно было покурить. Он был очень доволен собой – он спас жизнь дочери, но радость уже начинала угасать, омраченная беспокойством. А если это повторится ? – спрашивал он себя, устало бредя по блестящему коричневому кафелю больничного вестибюля к дверям на фотоэлементе. Что же мне теперь, всегда носить с собой нож и ручку «Бик»? И, оставляя ее с кем-то, проводить инструктаж по трахеотомии?

Он заметил, как прохладно в больничном здании, только когда двери разъехались и он шагнул навстречу сухому, пахнущему шалфеем ветру. Вряд ли я смогу завтра выйти на работу, подумал Фрэнк. Завтра у меня современный роман, вечером надо бы подготовиться. Портфель остался в машине на парковке возле «У Альфредо» – доеду туда на такси, вернусь на машине и скомпоную лекцию тут, в вестибюле.

Стройная темноволосая женщина в темных очках стояла у цветочного горшка слева от двери. Когда Фрэнк выудил пачку «Данхилла» из кармана пиджака, она бросила на землю окурок и примяла его подошвой, после чего вытащила пачку «Данхилла» из черной кожаной сумочки.

– Раз уж они нас все равно убивают, мы можем курить самые лучшие? – сказал он, показывая ей свою пачку.

Она в ответ нахмурилась, спрятала свои сигареты обратно в сумочку и быстро прошла мимо него в вестибюль.

– Молодец, Фрэнк, молодец, – пробормотал себе под нос Маррити, чувствуя, как горит лицо. – Лучший способ сломать лед – напомнить о смерти. Особенно человеку, стоящему у дверей больницы.

А может быть, женщина не говорила по-английски. Он заметил на тротуаре, где она стояла, дюжину таких же растоптанных окурков.

Он зажег сигарету и глубоко затянулся, выдохнул дым и прислонился к деревцу, растущему на гальке. Сразу за металлической оградкой больничной лужайки поблескивали в лучах вечернего солнца автомобили, проезжавшие по 21-й улице, и он позавидовал водителям с их ежедневными заботами. Ей просто нужно очень тщательно прожевывать любую пищу, размышлял он. Каждый глоток делать осторожно, максимально осознанно. Может быть, после всего этого ей и напоминать не придется. Хорошо, что мы сегодня покрасили ее спальню. Хотел бы я знать, что это за проклятый фильм такой и почему мой отец так им интересуется.

И с чего это он оказался сегодня «У Альфредо»? Должно быть, следил за нами. Приятного мало. Лучше, наверно, больше с ним не общаться. Ну, побывал он зачем-то у Эйнштейна в 55-м, ну и черт с ним. Может быть, разгадка найдется в письмах, пока я их еще не продал.