Тим Пауэрс - Три дня до небытия

– Ладно, пусть так.

«Я больше ничего не решаю», – подумал Маррити.

– Нет, в машину не поместится. В нее входит цементная плита из Китайского театра с отпечатками подошв и ладоней Чарли Чаплина.

– Боже правый! Плита – часть машины? Но в 1933 году у нее ведь плиты не было?

– Да, плита тогда еще лежала перед театром. Зато у бабушки в 1933 году был сам Чаплин, и он тоже сбился с временной линии – во всяком случае, сбилась его случайная астральная проекция, хотя он и планировал оставаться лишь нейтральным наблюдателем. – Все это перепугало его до смерти – ну, и землетрясение еще случилось – и тем же летом он сжег все копии «Женщины моря», кроме одной.

– А мы ее вернем. Ее сожгла двенадцатилетняя девчонка! Но мы ее вернем.

Гольц начал усиленно грести обратно к причалу, пропыхтев между гребками:

– Надо добраться до рации, – его очки, отражая солнце, казались матово-белыми. – Нам понадобится помощь. И грузовик.

Старый Фрэнк Маррити вцепился в края автомобильного сиденья, чувствуя, что его вот-вот стошнит. Гольц вел машину Раскасса, делая слишком резкие повороты, к тому же внутри воняло оплавленным пластиком. На месте стереосистемы посреди приборной панели чернел кратер.

До дома Грамотейки было недалеко, и Гольц, вывернув на 110-ю, подъезжал к нему с юга, тогда как Маррити за последние три дня добирался сюда только с севера – со стороны Калифорния-стрит. Этих улиц он не видел много лет, с этими старыми деревьями на тротуаре скорее было связано его детство, чем взрослая жизнь.

Мы с Мойрой катались на велосипедах по Маренго-авеню, вспоминал он, в 1950-х и 1960-х. Сейчас старые домики-бунгало сливались, быстро проносясь мимо, но он помнил каждый из них: вот здесь мы с мальчишками Иджерли прыгали с крыши на крышу, а здесь Мойра свалилась с велосипеда, разбила голову, и мне пришлось нести ее на руках три квартала до самого дома.

Машина накренилась, поворачивая направо, и впереди слева показался дом Грамотейки. Сколько раз он подъезжал к нему с этой стороны на велосипеде дождливыми зимними вечерами, на вилке переднего колеса хлопали пустые полотняные мешки от газет, а капли дождя, стекавшие по лицу, оставляли на губах маслянистый оливковый вкус бриллиантина.

Старик и сейчас почувствовал вкус слез и поспешно утер их рукавом.

Старый серый каркасный дом Грамотейки стоял на северо-западном углу Бэтсфорд и улицы Эвклида, и Гольц свернул налево, на Эвклида, а Фрэнк мальчишкой проезжал прямо, к забору заднего двора и гаражу.

Гольц монотонно повторял себе под нос: «Черт, черт, черт».

– Вы мимо проехали, – сказал ему Маррити.

– Знаю, – огрызнулся Гольц, вглядываясь в зеркало заднего вида. – Там у обочины припаркован фургон для перевозок, – он покусывал губы. – А нашего грузовика еще несколько минут ждать. Как минимум.

– Думаете, они приехали, чтобы вывезти все из сарая?

– Возможно.

Гольц проехал десяток домов, медленно свернул на старую двухполосную дорогу, сдал назад и развернулся обратно, в направлении юга. Он подъехал к бордюру, перевел двигатель в режим паркинга, не выключая его. В пятидесяти ярдах впереди, у заднего забора Грамотейки, стоял фургон и несколько легковушек.

– Может, это просто родственники, – предположил Гольц, – вывозят из дома мебель. Но пока они там, мы туда войти не сможем. Дайте-ка мне бинокль из бардачка.

Маррити открыл бардачок и протянул Гольцу тяжелый оливково-зеленый бинокль.

– Что-то не похожи они на моих родственников, – сказал Маррити, думая про себя: только бы они не забрали машину!

– Могли нанять грузчиков, – Гольц поднял бинокль к глазам. – Помолчите!

Калитка в заборе открылась, и двое мужчин в комбинезонах вынесли со двора линялые садовые стулья. За ними еще несколько человек несли что-то квадратное, из-под брезента торчали ножки стола.

Маррити обратил внимание, что грузчики, неся задрапированный стол, мелко переступают ногами, тщательно контролируя каждый шаг, а стол совсем не качается.

– Остановите их! – воскликнул он, подавшись вперед. – Они выносят машину!

Гольц, опустив бинокль, покосился на старика.

– Там стулья и стол.

– Черта с два, у них на столе плита Чаплина! Если они его поставят, ножки подломятся – посмотрите, какой он тяжелый!

Рация была вделана под приборной панелью, но, по-видимому, уцелела во время пожара, уничтожившего стереосистему. Гольц взялся за микрофон.

– Второй.

– Третий, – отозвались из динамика.