Александр Уваров: Михалыч и черт

«А, может, попробовать? Просто так — бесполезно, но если совместить… Но расходы…И для чего? Крутить его колесо снова? Мне же не оправдаться за это. Я же просто чиновник, мелкий чиновник…»

— Ты понимаешь, это даже и не чудо никакое, — продолжал Анемподист. — Многие, очень многие из моего департамента уже проделывали подобное, и много раз. Ну, сам понимаешь — вечная молодость, регенерация тканей, второй шанс. Но, видишь ли, не только твой, но и наш потусторонний мир устроен таким образом, что подобные затраты (а такие процедуры стоят довольно дорого) должны быть оправданны. Когда речь идёт о личностях, чей потенциал был бы весьма полезен для моей конторы… Ну тогда, пожалуй…

— Ты только пойми меня правильно, — перейдя на тон доброй няни, продолжал Анемподист, — дело не в социальном положении, доходах, властных полномочиях и тому подобных вещах. Хотя, честно говоря, и это всё учитывается. Но не всегда. Поверь, мы иногда умеем и в грязи жемчужины находить. Дело тут в другом.

— Понимаешь ли, в глазах архангелов и иных Стражей Света (как они себя называют) мы, черти, грешны и грех наш смертный. Он состоит в том, что мы пытаемся создать свой собственный мир, стать сотворцами Создателя. Но разве это грех? Разве тот, кто создал нас сам не вложил в нас этот вечный, никогда не утихающий огонь разума, стремления к познанию истины, стремления к творчеству? И разве мы, пребывающие в смертном грехе, не часть созданного Богом мира? Ну скажи, разве не прекрасен трёхлетний малыш, в первый раз в жизни берущий в руки цветные мелки и рисующий кусочек своего, одного ему видимого и ведомого мира, на клочке пыльного асфальта? И если некто высший, Судья, Творец, Бог или Судьба, дал ему эту благодать, то как же нам, бессмертным духам, удержаться от соблазна стать творцами и преобразователями Вселенной?

— Понимаешь, Михалыч, — продолжал Анемподист, — ты не можешь быть нам союзником ни в этом мире, ни в том. Уж очень ты слаб, друг. Жизнь твоя — это путь слабости. Это конформизм, это сдача всех своих позиций. Это сплошное падение, падение по инерции, в одурманенном, безумном состоянии.

— Конечно, мы оказываем некоторые услуги и людям, явным образом преступившим законы вашего мира, которые, в большинстве своём, идут по тому же пути, что и ты. Их жизнь — сплошная горизонтальная линия, в ней нет ни единого выхода на вертикаль. Они не видят и не способны увидеть ничего, кроме источника пищи или источника опасности. Только два типа раздражителя. Они, по сути дела, ведут животное существование. Но у некоторых из них есть, по крайней мере, отрицательная воля, воля к деградации, и хватает сил не только на уничтожение себя, но и на уничтожение той части Вселенной, с которой они соприкасаются. Мы можем их использовать хотя бы как бактерии, уничтожающие трупную ткань.

— А ты? Всего, что ты мог добиться — ты уже добился. Свою жизнь уничтожил, тело сгноил, душу продал. Так чего же тебе ещё? По сути дела, ты давно уже наши никто, ты понимаешь, никто не позволит мне дать тебе больше того, что ты уже заслужил.

— Ну, верну я тебе молодость. И дальше что? Да ничего! Начнётся новый круг, всё пойдёт по прежнему и лет через пятьдесят мы встретимся с тобой вновь. И что мне предложить тебе тогда? Ещё один круг? Поверь мне, Михалыч, после смерти ты получишь ещё сотни и сотни таких кругов. В нашей конторе тебе выдадут их щедро и без пересчёта. И абсолютно бесплатно. Если хочешь — получишь и вечную молодость. Но поверь мне, страданий и она не облегчит.

— Боюсь, мне не открыть тебе ту спасительную дверку, что привела бы тебя к спасению. Ты не видишь её. И не увидишь никогда.

Вздохнув, Анемподист закончил:

— Такие, друг, дела.

— Облом, короче, — хмуро кивнул Михалыч. — Как же, понимаю. Отчего же не понимать. На этих, на олигархов сраных силы бережёте. Им бабы, бабки, молодость. Не дурак, понимаю…Где уж мне…

— Михалыч, поверь, — и Анемподист приложил когтистую пятерню к груди, — им то от нас не так уж много достаётся. Ну, используем иногда, по мелочам. И расходы, конечно, несём. Но это — дешёвый расходный материал. Они нам нужны только в этом мире. У многих из них и души то нет. Честное слово! Но только ты этого никому не говори, это наша служебная тайна. И никаких чудес им, поверь, мы не предлагаем. А ведь тебе я вчера…Честное слово, на тебя я больше потратился, чем мои коллеги на многих иных клиентов, рангом повыше! Я тебе вчера Чудо предлагал! Настоящее!

— Ты мне вчера что предлагал?! Здоровье ведь предлагал?! — с непонятно откуда взявшейся злостью закричал Михалыч. — Ты думаешь, коли пьяный так и не помнит ничего? Пьяный?! Я всё помню! Ты предлагал! Кинул…сука. Чудо… На хрен мне чудо твоё? Ты мне лучше жизнь дай! Всю вот эту поганую, хоть с начала… или с середины. Вот это всё дерьмо из башки вынь…Вот это то, что помню…Холодрыга…в рванье. И по пересылкам. Ты думаешь, жизнь просто так била то, по макушке? По макушке то самой? Ты думаешь так зубы то терял? За кой хер терял то?! Мотался…в подъездах ночевал. В сортирах, бывало, грелся. Семьи, думаешь, не было? Таким, дескать, Михалыч и родился? Пиздоб. лом таким, чмошником? Вот так на свет вылез — и пошёл бродить. Чудо для тебя придумывать. Новую жизнь творить, еб. ть её! Вы там чё, развлекаетесь что ли? Да у нас таких муд. ков и без вас хватает! Тоже всё выдумывают… Чудесники! Я для тебя кто? Кто?! Видал я таких мастеров, мозги говн. м заливать! Сказку придумают — а ты уши развешивай, слушай. Эти твои… чудеса. Это как выпить дать, а похмелиться — хер тебе!