Уильям Ходжсон - Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»

Пока одни натягивали парусину и прибивали ее гвоздями, остальные связывали вместе реек, [73] Горизонтальная деталь рангоута, к которой пришнуровывается парус. мачту и весла; к ним мы прикрепили довольно длинный пеньковый канат толщиной три с половиной дюйма, который вместе с парусиной отыскался на бриге. Канат мы пропустили через носовой рым [74] Кольцо. и принайтовили к передним банкам, предварительно оклетневав [75] Клетневка, клетневание — предохранительная обвивка троса тонкими линями или парусиной в тех местах, где он подвергается постоянному трению. узкими полосками парусины, чтобы предохранить от перетирания. На фалинь [76] Трос, закрепленный за носовой или кормовой рым шлюпки. решено было не полагаться, ибо он был слишком тонким и коротким, чтобы послужить нашим целям. Те же операции проделал и экипаж второй шлюпки.

Когда парусина была уложена, мы натянули сверху шлюпочный чехол и притянули к уткам под планширом. Таким образом, почти вся наша лодка оказалась защищена от воды; только на корме мы оставили свободное пространство, чтобы рулевой мог встать во весь рост, ибо шлюпки управлялись не обычным рулем, а рулевым веслом. Покончив с этой важной работой, мы стали крепить и прятать все, что было не закреплено, готовясь встретить шторм, способный наполнить ужасом самое отважное сердце, ибо небо так потемнело и нахмурилось, что каждому было ясно: нам предстоит бороться не просто с сильным ветром, а с настоящим ураганом. На море тем временем развело изрядное волнение. Набегавшие с зюйда валы с каждым часом становились все более высокими; пока, впрочем, они оставались довольно отлогими, словно состояли не из воды, а из плотного и тяжелого масла, однако при одном взгляде на эти громады, грозно черневшие на фоне багрового неба, у нас невольно захватывало дух.

Скоро все было готово; в последнюю очередь мы выбросили за борт связанные мачту и весла, которые должны были служить нам плавучим якорем, и легли в дрейф. Именно в этот момент боцман криком передал на вторую шлюпку, где старшим был Джош, несколько советов, имевших непосредственное отношение к тому, что ждало нас в ближайшие часы; потом мы развели шлюпки на некоторое расстояние, ибо первый же штормовой шквал мог столкнуть их.

Так мы ждали; Джош и боцман стояли каждый в своей шлюпке с рулевым веслом под мышкой, а остальные забрались в тесное пространство под карапасы. Я скрючился у ног боцмана, и мне было хорошо видно Джоша, который находился от нас с левого борта; когда шлюпка взмывала на волну, его высокий силуэт казался черным как ночь на фоне кроваво-красного неба; когда же она проваливалась между валами, Джош совершенно исчезал из вида, словно тонул в свинцовой мгле.

Настал и минул полдень; аппетита ни у кого не было, но мы все же пообедали по очереди, ибо никто из нас не знал, когда нам выпадет возможность поесть в следующий раз — при условии, что мы вообще будем нуждаться в пище телесной. Ближе к вечеру мы наконец услыхали вдалеке то усиливавшийся, то снова стихавший мрачный гул, свидетельствующий о приближении бури.

К этому времени все пространство над южной частью горизонта почернело; казалось, оттуда наползает высокая стена мрака, над которой горит багровое зарево, напоминающее отсветы сильного пожара. Я заметил, что солнце теперь едва пробивалось сквозь кипящие облака и было больше похоже на полную луну — бледное, с четко очерченными границами, оно почти не светило и не давало тепла; и это, как легко представить, казалось нам еще более пугающим, чем непроницаемая багрово-черная мгла, застилавшая горизонт к осту и к зюйду.

Меж тем волны час от часу становились все выше; на них еще не было грозных пенных гребней, однако один вид их убеждал нас, что мы поступили весьма благоразумно, приняв столь серьезные меры предосторожности, ибо такие волны могли предшествовать только самому жестокому и продолжительному шторму. Незадолго до вечера до нас снова донесся протяжный звук, похожий на тяжкий, мучительный стон; потом ненадолго наступила тишина, которую сменила какофония пронзительных звуков, похожих на вой и визг диких зверей, но и она продолжалась недолго, и вскоре все стихло опять.

Как раз в этот момент — видя, что боцман не возражает, — я встал рядом с ним на корме во весь рост, ибо до этого только время от времени выглядывал из-под настила; мне было очень приятно размять члены, ибо от сидения в неудобной позе они уже начинали затекать. Когда кровь свободно заструилась по жилам, я снова сел, но так, чтобы без всяких затруднений обозревать горизонт. Прямо по носу, то есть на зюйде (ибо под действием плавучих якорей наши лодки развернулись в обратную сторону), вставала сотканная из бурлящих иссиня-черных туч стена, которая за прошедшие часы выросла еще на несколько градусов; соответственно сократилась и видимая часть неба, которая, оставаясь все такой же багрово-красной, внушала своим видом еще больший ужас, ибо теперь походила на пенный огненный гребень, венчающий гигантскую волну некоего нездешнего моря, готового по велению высших сил обрушиться на наш мир.