Мартин Джексон - Деревня страха

— Он так на тебя смотрит, когда идешь по улице… — продолжила она. — Уставится своими большими глазами, губы плотно сжаты. Все время кажется: вот-вот плюнет. И никогда не заговорит с тобой. Очень грубый, правда.

Полковник сделал попытку вернуться к самому очевидному недостатку Тренча.

— Ему в дом нужна женщина, — заявил он. — Он уже двадцать с лишним лет торчит там совершенно один. Он закис и налился желчью. И ничего не знает, кроме религии. Вот почему он потерял связь с реальностью, да. Он ведет очень неестественный образ жизни. А женщина могла бы отвлечь его от Библии. А может быть, и оживить чуток.

Все рассмеялись. Строитель похлопал свою жену по плечу.

— Почему бы тебе не пойти к нему и не дать ему немного тепла, дорогая? — Он от души рассмеялся своей маленькой шутке, другие же только ухмыльнулись и с глупым видом посмотрели друг на друга. Он всегда говорил своей жене подобные вещи. Ему нравилось видеть, как она ужасается от таких предложений. Это успокаивало его.

— О, какой ужас! — ответила она, содрогнувшись, как будто ей бросили что-то скользкое за шиворот. Ее муж удовлетворенно улыбнулся. Вот же олух, подумал полковник, который сам несколько раз баловался с его женой.

Долли решила отойти от темы викария и, хлопнув ладонями по тощим коленкам, произнесла:

— Скажем обо всем этом прямо и открыто — у викария просто нечиста совесть. Он помешан на грехе по той же самой причине, что и многие другие реформаторы. Причина эта — комплекс вины. Другого объяснения не требуется. Он очень странный человек, довольно суровый и старомодный, и страдает комплексом, который старается перенести на остальных жителей деревни. Аминь.

Полковник заказал для присутствующих еще по одной и как раз собирался расплатиться, когда услышал шепот Банти:

— Легок на помине!

Роджерс повернулся — в дверях бара стоял Тренч и смотрел на него тяжелым, пристальным взглядом. Вид у него был больной.

— Викарий, какая приятная неожиданность! Присоединитесь к нам?

— Я не употребляю алкоголь. — Тренч тряхнул головой.

Люди, находившиеся в баре, сделали вид, что заняты разговорами или смотрят в окно, однако они все превратились в глаза и уши. Викарий в баре являл собой не менее странную картину, чем борзая на ипподроме.

— Вы, хм, пришли повидаться со мной, викарий? — Роджерс пальцем пригладил усы. Он нервничал. Тренч пристально смотрел в одну точку, которая, казалось, находилась в центре лба полковника. Перед тем как заговорить, он сцепил перед собой руки — в руках он все еще держал Библию.

— Я пришел повидаться со всеми вами, — сказал он, переводя гипнотизирующий взгляд с полковника на остальных присутствующих, которым становилось все труднее делать вид, будто их это не касается. Голос Тренча звучал пронзительно, казалось, викарий вот-вот закричит. — Я не удовлетворен вашим ответом на мое письмо. Мой долг повелевает мне употребить все имеющиеся в моем распоряжении средства, чтобы положить конец греховной распущенности и моральному разложению, захлестнувшим этот приход. Вы обратились с ходатайством о расширении продажи спиртных напитков. Вы должны отказаться от своего намерения. Вы должны остановиться и подумать о своем положении, о своей ответственности перед другими. О своем долге перед Богом.

Клуб консерваторов за всю историю своего существования не видел ничего более удивительного. Никто не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в стенах клуба происходило нечто, столь же захватывающее. Случались скандальчики, иногда дело доходило до рукоприкладства, вечно строились догадки о том, кто с кем спит. И поэтому просто не верилось, что в дверном проеме бара стоит викарий с сумасшедшими глазами и вопит о грехе и долге перед Богом.

Роджерс был президентом клуба, и поэтому, очевидно, ему следовало ответить за всех остальных. Он прочистил горло, поправил галстук и помотал головой наподобие того, как это делает старший чин перед тем, как устроить разнос своему подчиненному.

— А теперь послушайте меня, викарий. У вас нет никакого права устраивать здесь шум и выдвигать подобные требования. Есть правила, вы знаете…

— Правила? — Тренч сделал шаг вперед, его землисто-серое лицо слегка покраснело. — Правила? Как вы можете отстаивать свои жалкие правила, когда вы пренебрегаете. Богом и Его правилами? Вам никому в голову не приходило, что вы, всездесь присутствующие, впустую расточаете драгоценное время?

Он снова окинул взглядом бар. Все притихли. Некоторые не скрывали злости, другие казались смущенными, кое-кто ухмылялся. Но все молчали.